Путешествие Жана Соважа в Московию в 1586 году. Открытие Арктики французами в XVI веке
Шрифт:
Комментарий: Некоторые подробности рассказа об Оттаре вызывают сомнения. Возможно, граф Жозеф Артур де Гобино немного увлекся, воссоздавая биографию своего предка, но путешествие в Бьярмию изложено со всей достоверностью. Правда, оно состоялось все же не в 740-е годы, как предполагает Гобино, а не раньше 780-х.
I.12б. Путешествие Истомы (1496 год), рассказанное его собеседником
Второй текст – извлечение из книги Герберштейна (1486–1556) «Записки о московитских делах». Это произведение – первое систематическое описание России европейцем. Латинский оригинал книги называется «Rerum Moscoviticarum Commentarii». Книга написана около 1550 года бароном Сигизмундом фон Герберштейном, который дважды ездил в Россию в качестве посла. В 1517 году он был прислан императором Максимилианом как посредник для заключения мира между Россией и Польшей и прожил девять месяцев в Москве. В 1526 году он приехал в Россию снова как представитель Карла Пятого. Он легко выучил русский язык, поскольку уже в юности выучил словенский. Он собрал рассказы тех, кто плавал из Белого моря в Данию в конце XV – начале XVI века.
Ниже воспроизводится глава из книги Герберштейна, рассказывающая о путешествии Истомы [45] . Григорий Истома был переводчиком с латинского и немецкого языков при дворе Ивана III, а затем Василия III. Он был переводчиком Герберштейна в 1517 году, когда тот в первый раз приехал в Москву. Давид Кохран был послом короля Дании в России [46] .
О
45
Текст воспроизводится по изданию: Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М.: Изд-во МГУ, 1988 (первое издание: СПб., 1908). Пер. А.И. Малеина, А.В. Назаренко.
46
Эта информация, как и большинство примечаний, взята с русского сайта www.kolamap.ru, где приводятся многочисленные карты и документы, имеющие отношение к Кольскому полуострову (в том числе текст Жана Соважа).
Мореплавание по Ледовитому океану
В то время когда я нес службу посла моего светлейшего государя у великого князя московского, мне случилось встречаться с толмачом этого государя Григорием Истомой, человеком дельным, научившимся латинскому языку при дворе Юхана, короля датского. В 1496 году по Р.Х. его государь послал его к королю Дании вместе с магистром Давидом, уроженцем Шотландии, тогдашним послом короля датского; с этим Давидом я тоже познакомился там еще в первое мое посольство. Так вот этот Истома и изложил нам вкратце порядок всего своего путешествия. Так как этот путь ввиду чрезвычайной труднопроходимости тех мест кажется мне тяжелым и крайне сложным, то хочу описать его здесь в двух словах так, как слышал от него.
Прежде всего, по его словам, он и названный уже посол Давид, будучи отпущены государем, прибыли в Новгород Великий. А поскольку в то время королевство Шведское отложилось от короля Дании, и, сверх того, у московита были несогласия со шведами [47] , они не могли держаться общедоступного обычного пути, а избрали другой, более длинный. Прежде всего они добрались из Новгорода к устью Двины и к Потивло [Potiwlо] [48] . Он говорил, что эта дорога, для которой по ее трудности и неудобству он не мог найти достаточного количества проклятий, длиной в триста миль [49] . Затем они сели в устье Двины на четыре суденышка и, держась в плавании правого берега океана, видели там высокие и неприступные горы; наконец, проплыв шестнадцать миль и переправившись через какой-то залив, они прибыли к левому берегу. Оставив справа обширное море, называемое, как и прилегающие горы, по реке Печоре, они добрались до народов Финлаппии [Finlappia]. Хотя они живут там и сям вдоль моря в низких хижинах и ведут почти звериную жизнь, однако они гораздо более кротки, чем дикие лопари. Он говорил о них как о данниках московита.
47
Речь идет о русско-шведской войне апреля 1496 – марта 1497 года.
48
Потивло – один из немногих топонимов в рассказе Истомы, не поддающийся точной идентификации. По мнению А.И. Андреева, это испорченное «путь за волок» (Шаскольский, с. 12, примеч. 18); возможно, это испорченное Пур-наволок, мыс, где находился Михайло-Архангельский собор, а позднее был поставлен город Архангельск (Гнедовский Б.В., Добровольская Э.Д. Вокруг Архангельска. М., 1978, с. 73). Сочетание в этом топониме финской и русской основ, вероятно, и было причиной его искажения. [Примеч. А.В. Назаренко.]
49
Речь идет о немецких милях, приблизительно равных 5 км.
Оставив затем землю лопарей и проплыв восемьдесят миль, они достигли земли Норрботтен, подвластной королю шведскому; русские называют ее Каянской землей [Kaienska Semla], а народ – каянами [Кауeni] [50] . Отсюда, обогнув с трудом излучистый берег, который тянулся вправо [51] , они прибыли к одному мысу, который называется Святым Носом [Sanctus Nasus, Swetinoss]. Святой Нос – это огромная скала, выдающаяся в море, наподобие носа. Под этой скалой видна полная водоворотов пещера, которая каждые шесть часов то всасывает море, то с большим шумом возвращает пучину, извергая ее обратно. Одни называют это пупом моря, а другие – Харибдой. Сила этого водоворота настолько велика, что он притягивает корабли и все прочее, находящееся поблизости, крутит их и поглощает. По словам толмача, он никогда не находился в большей опасности, ибо когда водоворот стал вдруг сильно засасывать корабль, на котором они плыли, то они едва спаслись, изо всех сил налегая на весла.
50
Русский термин каяны передает древнее название (кайну, квены) финских племен. [Примеч. А.В. Назаренко.]
51
Ошибка Герберштейна, следовало сказать «влево», т. е. на запад. [Примеч. А.В. Назаренко.]
Пройдя мимо Святого Носа, они прибыли к какой-то скалистой горе, которую надлежало обогнуть. После того как несколько дней их задерживали там противные ветры, корабельщик сказал им: «Эта скала, что сейчас перед вами, зовется Семес [Semes] [52] , и если мы не умилостивим ее каким-нибудь даром, то нам нелегко будет пройти мимо нее». Истома упрекнул корабельщика за пустое суеверие. Тот после этих упреков замолчал, и из-за бури они задержались там на целых четыре дня; затем ветры улеглись и они отплыли. Когда они плыли уже при попутном ветре, хозяин корабля сказал: «Вы насмехались над моим предложением умилостивить скалу Семес как над пустым суеверием, но если бы я ночью тайком не взобрался на утес и не умилостивил бы Семес, то нам никогда не позволено было бы пройти». На вопрос, что он поднес Семесу, он отвечал, что насыпал на выступающий камень, который мы видели, овсяной муки, смешанной с маслом. Во время дальнейшего плавания им попался навстречу огромный мыс, похожий на полуостров, по имени Мотка [Motka], на оконечности которого находится крепость Вардехуз [Barthus] [53] , что значит «караульный дом», ибо короли Норвегии держат там воинский караул для охраны границ. По словам Истомы, этот мыс настолько вдается в море, что его едва можно обогнуть в восемь дней. Чтобы не тратить на это времени, они с великим трудом перетащили на плечах через перешеек в полмили шириной и свои суденышки, и поклажу [54] . Затем приплыли они в страну Дикилоппи [Dikiloppi], то есть диких лопарей, к месту по имени Дронт [Dront] [55] , отстоящему от Двины на двести миль к северу. По их рассказам, государь Московии обыкновенно взыскивает дань вплоть до сих мест. Там они оставили свои лодки и остальную часть пути проехали по суше в санях.
52
Многие считают, что это остров Кувшин из группы Семи Островов. Но есть и другая точка зрения (см. комментарий к тексту).
53
Мотка – в дальнейшем полуостров Рыбачий. Местоположение Вардехуза
54
Если посмотреть на карту, речь может идти только о полуострове Рыбачьем. Его можно обогнуть куда быстрее, чем за восемь дней. Может быть, капитан снова испугался какой-нибудь зловредной скалы?
55
Пониманию Дронта как Трондхейма, по И.П. Шаскольскому, противоречит указание на его местоположение, которому наиболее соответствует г. Тромсё. По-видимому, в этом наименовании соединились два топонима – Тромсё, до которого простирались границы подданных Русского государства, и Трондхейма, где путешественники покинули корабль. [Примеч. А.В. Назаренко.]
Кроме того, он рассказывал, что там содержатся целые стада оленей, как у нас быков; они называются на норвежском языке Rhen и несколько крупнее наших оленей. Лопари пользуются ими как вьючными животными следующим образом. Они впрягают оленей в санки, сделанные наподобие рыбачьей лодки; человека чтобы он при быстром беге оленей не выпал из саней, привязывают за ноги. Вожжи, при помощи которых он управляет бегом оленей, он держит в левой руке, а в правой у него палка, чтобы удержать повозку от падения, если она слишком наклонится в какую-нибудь сторону. По словам Истомы, при таком способе езды он за день проделывал по двадцать миль, под конец отпуская оленя, который сам возвращался к своему хозяину и привычному становищу.
Окончив, наконец, этот путь, они прибыли к норвежскому городу Бергену [Berges, Bergen], лежащему прямо на север между горами, а оттуда на конях – в Данию. Говорят, будто у Дронта и Бергена в летнее солнцестояние день длится двадцать два часа.
Власий, другой толмач государя, который несколько лет тому назад послан был своим государем к императору в Испанию [56] , изложил нам другой, более удобный маршрут своего путешествия. По его словам, будучи послан из Москвы к Юхану, королю датскому, он вплоть до Ростова двигался пешком. Сев на суда в Переяславле, он от Переяславля по Волге добрался до Костромы [57] , а оттуда сухим путем семь верст до какой-то речки, по которой приплыл сперва в Вологду, а затем по Сухоне и Двине к самому норвежскому городу Бергену, перенеся все труды и опасности, о которых рассказывал выше Истома; наконец он прибыл прямиком в Гафнию, столицу Дании, которую немцы называют Копенгаген. На обратном пути, по словам обоих, они возвращались в Московию через Ливонию и совершили этот путь за год, хотя один из них, Григорий Истома, утверждал, что половина этого срока ушла на задержки и промедления в разных местах из-за бурь. Но оба они неизменно уверяли, что во время этого путешествия проехали тысячу семьсот верст, то есть триста сорок миль. Точно так же и тот Димитрий [58] , который совсем недавно был послом в Риме у верховного первосвященника и по рассказам которого Павел Иовий написал свою «Московию» [59] , был до того послан в Норвегию и Данию тем же самым путем; он тоже подтвердил справедливость всего вышесказанного. В остальном же все они, когда я спрашивал их о Замерзшем или Ледовитом море, отвечали только, что видели в приморских местах очень много больших рек, сильным и полноводным течением которых море оттесняется на большое расстояние от своих берегов, и что эти реки вместе с морем до определенной границы от их берега замерзают, как это бывает в Ливонии и в иных частях Швеции. Хотя под напором встречного ветра лед в море ломается, в реках это бывает редко или даже никогда, разве что случится какое-либо наводнение; тогда сбившийся в кучу лед поднимается и трескается. Куски льдин, снесенные речным потоком в море, плавают по его поверхности почти весь год и от сильного мороза так смерзаются снова, что иногда там можно видеть лед нескольких лет, смерзшийся воедино. Это легко видно по кускам, которые ветром выбрасывает на берег.
56
Влас Игнатьев – русский дипломат, дьяк посольства Якова Полушкина к императору Карлу V в 1522–1524 годы.
57
Путь Игнатьева от г. Костромы мог проходить по р. Костроме и ее притоку Обноре, затем сухим путем до р. Лежа, которая впадает прямо в Сухону. [Примеч. А.В. Назаренко.]
58
Дмитрий Герасимов (ок. 1465 – позже 1535) был послом к папе римскому Клименту VII в 1525 году. Этот эрудит, говоривший на латинском и немецком языках, неоднократно ходил Северным путем. Это был первый русский, высказавший идею о плавании в Китай по Северо-Восточному проходу. Это был и первый «картограф» России. Заметим также, что Герасимов путешествовал вместе с генуэзцем Паоло Чентурионе, который первым заговорил о Северном пути. В своей второй поездке в Москву Чентурионе вез письмо Климента VII, посвященное объединению двух церквей.
59
Итальянский гуманист и историк Паоло Джовио (Павел Иовий Новокомский) написал «Книжечку о посольстве Василия, великого князя Московии» по итогам своих разговоров с Герасимовым (сам Джовио в Россию не ездил). Его трактат, опубликованный в Риме в 1525 году, и книга Герберштейна на протяжении долгого времени оставались единственными западноевропейскими публикациями о России. Карта России Паоло Джовио приводится во вклейке. Русский перевод текста Иовия содержится в книге: Алексеев М.П. Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей. Введение, тексты и комментарии. Т. I. XIII–XVII в.в. Иркутск: Крайгиз, 1932, а также на сайте www.vostlit.info.
Я слышал от людей, достойных доверия, что и Балтийское море замерзает в весьма многих местах и очень часто. Говорили также, что в местах, где живут дикие лопари, солнце во время летнего солнцестояния не заходит в течение сорока дней, но ночью в продолжение трех часов диск солнца видится окутанным какой-то мглой, так что лучей не видно; тем не менее оно дает столько света, что всякий без помехи от тьмы может заниматься своей работой. Московиты похваляются, что берут дань с этих диких лопарей. Хотя это маловероятно, но удивительного тут ничего нет, так как у лопарей нет других соседей, которые могли бы собирать с них дань. В качестве дани они дают меха и рыбу, потому что другого у них нет.
Заплатив же годовую дань, они хвалятся, что никому более ничего не должны, и живут по своим законам. Хотя лопари не знают ни хлеба, ни соли, ни других возбуждающих приправ и употребляют в пищу только рыбу да мясо, однако, как говорят, они весьма склонны к сладострастию. Далее, они все очень искусные стрелки, так что если во время охоты встречают благородного зверя, то убивают его стрелой в морду, чтобы получить шкуру целой и неповрежденной. Отправляясь на охоту, они оставляют дома с женой купцов и других иноземцев. Если по возвращении они найдут жену веселой, то награждают гостя каким-нибудь подарком; если же напротив, то с позором выгоняют. Вследствие общения с иноземцами, которые ездят туда ради наживы, они начали уже отходить от врожденной своей дикости, делаясь все более мирными. Они охотно принимают купцов, которые привозят им платья из толстого сукна, а также топоры, иглы, ложки, ножи, кубки, муку, горшки и прочее в этом роде, так что они уже едят вареную пищу и приняли более человеческие обычаи. Они носят самодельное платье, сшитое из шкур разных зверей, и в таком виде иногда являются в Московию; весьма немногие, впрочем, носят обувь и шапки, сделанные из оленьей кожи. Золотой и серебряной монеты они не употребляют вовсе, а довольствуются одним обменом предметами. Так как они не разумеют других языков, то кажутся иноземцам почти немыми. Свои шалаши они покрывают древесной корой, совершенно не имея определенных жилищ, но, истребив зверей и рыб в одном месте, переселяются в другое. Вышеупомянутые послы московского государя рассказывали также, что в тех местах они видели высочайшие горы, все время изрыгающие пламя, вроде Этны, и что в самой Норвегии многие горы обрушились от непрерывного горения. На основании этого кое-кто баснословит, будто там находится огонь чистилища. Почти то же самое об этих горах слышал я, будучи послом у Христиана [II], короля датского, от норвежских начальников, которые тогда по случаю там находились.