Путешествия к Лобнору и на Тибет
Шрифт:
О животной жизни этой местности было говорено во второй главе настоящей книги. Теперь прибавились лишь насекомые, но в ограниченном весьма количестве; только шмелей встречалось довольно много, да на мото-шириках местами в изобилии ползли черные гусеницы какой-то бабочки. Из крупных зверей, вылинявших вполне в начале июля, были куланы и антилопы-ада. Медведи же и антилопы оронго еще носили плохую зимнюю шерсть, но она уже лезла и заменялась новым густым подшерстком; изредка в более низких долинах случалось, впрочем, встречать медведей вполне облинявших. Замечательно, что теперь, т. е. летом, мы ни разу не встретили во всем Северо-Восточном Тибете молодых оронго, тогда как детеныши антилопы-ада попадались нередко. Даже самки оронго в июле встречались лишь изредка. Между тем в половине мая при следовании на истоки Желтой реки мы встречали большие (200–300 экземпляров) стада исключительно из самок оронго. Как кажется, они шли на запад, вероятно, чтобы метать там детей, быть может, в бесплодной долине между хребтами Марко Поло и Гурбу-найджи, о чем упомянуто в описании моего «Третьего путешествия».
Жителей на Джагын-голе нигде нет, и не встречается даже следов прежних кочевий.
Разведочные поездки. Направившись, как выше упомянуто, вниз по Джагын-голу и не имея теперь с собой проводника, мы должны были прибегнуть к средству, не раз уже нами практиковавшемуся, именно к предварительной разведке местности посредством разъездов. В такие разъезды отправлялись обычно втроем – я, или один из моих помощников, и двое казаков. Ввиду почти постоянно ненастной погоды и крайней необходимости быть настороже, теперешние наши разъезды не отдалялись от бивуака более как на один караванный переход, так что, отправившись поутру, к вечеру того же дня возвращались обратно. Снаряжались налегке и брали с собой по сотне патронов на человека. Дорогой иногда случалось убивать медведей; других зверей не трогали. Их же, как обыкновенно в этой части Тибета, всюду было множество. Однажды В. И. Роборовский во время подобного разъезда встретил большую редкость, именно двух белых диких яков. Они паслись довольно далеко на противоположной стороне Джагын-гола, брода через который в этом месте не оказалось, да притом нужно было спешить на бивуак. Так заманчивые яки и остались нетронутыми; на другой день мы их не нашли.
Во время разъездов съемка не производилась; зато подробно обследовались перевалы, броды на реках, болота и т. п., словом, местность изучалась относительно удобства движения каравана. Ездили всегда только скорым шагом, но не рысью, чтобы не истомлять лошадей. Обыкновенно к полудню отъезжали верст 20–25; делали здесь привал – кормили лошадей и сами закусывали, затем, отдохнув часа два, возвращались обратно тем же путем или новым, если не сразу находилась удобная для верблюдов дорога. На следующий день караван передвигался по обследованному пути на новое место, откуда опять посылался разъезд. Если же впереди лежащая местность могла быть осмотрена с недалекой от бивуака горы или вообще по соображению не представляла особенных препятствий, тогда мы шли вперед временно без разъездов.
Вниз по Джагын-голу путь был довольно удобный. Здесь даже нашлась по левому берегу реки тропинка, проторенная, вероятно, партиями грабителей. Однако мы передвигались медленно, раз по случаю необходимых разъездов, а еще и потому, что наши верблюды за последнее время много устали и испортились. Пятеро из них уже были брошены: кроме того, имелись новые кандидаты на подобную же участь.
Тяжелая служба казаков. Нелегко теперь было и всем нам. Помимо громадной абсолютной высоты и неминуемого ослабления здесь организма, нас донимали постоянные дожди, нередко заменявшиеся снегом; изредка перепадавшие ясные ночи, несмотря на июль, сопровождались морозами (до -5 °C), по утрам тогда падал иней, стоячая вода покрывалась льдом. Сырость всюду была ужасная. Спали мы на мокрых войлоках, носили мокрое платье. Оружие наше постоянно ржавело; собираемые в гербарий растения невозможно было просушить; вьюки и войлочные седла верблюдов также почти не переставали мокнуть и чрез то значительно прибавляли своей тяжести.
Еще сильнее отзывались все эти невзгоды на казаках. На бивуаке двое из них ежедневно пасли караванных животных, нередко под проливным дождем или сильной метелью. Дежурный и повар на таком же дожде или снеге варили чай и обед. Наконец, после всех дневных трудов, измокшие, озябшие и усталые казаки становились поочередно, обыкновенно также при непогоде, на две смены ночного караула.
Достаточно мучений приносила казакам и возня с единственным топливом здешней местности – аргалом диких яков или куланов. Смачиваемый постоянными дождями, этот аргал вовсе не горел. Приходилось разламывать его на кусочки и урывками просушивать на солнце, которое, изредка проглядывая, жгло довольно сильно. Такой полусухой аргал собирался потом в мешки и сохранялся как драгоценность. Его подбавляли в аргал сырой и раздували огонь кожаным мехом. Обыкновенно при подобной процедуре требовалось более часа времени, чтобы вскипятить чай. Когда же падал снег или дождь, то приходилось иногда делать из войлока навес над очагом и возиться вдвое дольше с раздуванием того же аргала. Случалось, что на такую работу ночные караульные употребляли почти целую ночь. Словом, служба казаков теперь была до крайности тяжелая, но они, как и прежде, держали себя молодцами и честно исполняли свой долг.
Теперь о больших озерах верхней Хуан-хэ.
Большие озера верхней Хуан-хэ. В предыдущей главе говорено было, что Желтая река, образовавшись из ключей и речек Одонь-тала, вскоре затем проходит через два больших озера. В них скопляются воды значительной площади верховья новорожденной реки и сразу увеличивают ее размеры. Оба эти озера издревле известны китайцам под именами – западное Цзярын-нор и восточное Н'орин-нор. Но так как положение тех же озер на географических картах правильно установлено не было и никем из европейцев они не посещались, то, по праву первого исследователя, я назвал на месте восточное озеро Русским, а западное – озером Экспедиции. Пусть первое из этих названий свидетельствует, что к таинственным истокам Желтой реки впервые проник русский человек, а второе – упрочит память нашей здесь экспедиции, которая, как будет рассказано ниже, оружием завоевала возможность научного описания тех же озер.
Оба они лежат на абсолютной высоте 14 тыс. футов рядом друг с другом и разделяются лишь горным перешейком, шириною верст на десять, местами, быть может, и менее. По величине как то, так и другое озера имеют около 130 верст в окружности. Формой своей каждое из них образует неправильную, напоминающую эллипсис фигуру, с той разницей, что оз. Экспедиции вытянуто по направлению от запада к востоку, Русское же от юга к северу. Берега обоих озер почти сплошь гористы и значительно изрезаны, в особенности в южной части оз. Русского. Здесь же лежат три маленьких островка; два других, несколько больших, находятся близ западного берега оз. Экспедиции. Береговые горы не поднимаются, сколько можно судить на глаз, выше 400–600 футов над уровнем обоих озер. Эти горы то подходят к самому берегу и образуют здесь небольшие скалистые (сланец) мысы, то отступают немного в сторону, окаймляя котловины некогда бывших заливов тех же озер, ныне обыкновенно занятые небольшими высыхающими озерками. Там, где горы не придвигаются к самим озерам, по их берегам тянется наносный увал от 7 до 10, местами же от 15 до 20 футов высотой. Глубина описываемых озер, вероятно, не особенно велика; измерить ее, хотя бы недалеко от берега, мы не могли без лодки. Вода совершенно пресная. Ее температура во второй половине июля колебалась (у берегов) между +10,5 °C и +17,8 °C.
В оз. Экспедиции впадают с севера, кажется, две, быть может, порядочные речки; [717] с запада в него вливается р. Салома, т. е. новорожденная Хуан-хэ. Эта последняя вытекает вновь из восточной заливообразной части того же озера и, прорвав гористый перешеек, впадает в северную часть оз. Русского. Последнее принимает сверх того на юго-западе р. Джагын-гол и рядом другую, пока безыменную, приходящую с юга. Обе эти реки, равно как и Хуан-хэ в оз. Эспедиции, окрашивают летом своей мутной, почти желтой, водой широкую (5–6 верст в поперечнике) полосу вдоль южных берегов обоих озер; остальная же их вода светлая, темно-зеленого цвета.
717
Хорошо рассмотреть нельзя было с южного берега; на северном же берегу мы не были.
Однако, несмотря на обилие воды, притекающей в особенности летом в описываемые озера, оба они, подобно многим другим озерам Внутренней Азии, уменьшаются в своих размерах, другими словами – усыхают. Наглядно об этом свидетельствуют: постепенно высыхающие озерки в береговых котловинах, некогда также бывших заливами, обширные болота по р. Салома, в низовьях Джагын-гола и соседней при устье ему речки, наконец, береговые увалы как нынешний, так и прежние; следы последних местами можно заметить в некотором расстоянии от настоящей береговой черты.
Желтая река окончательно выходит из озер в северо-восточной части оз. Русского. Далее эта река называется тангутами Ма-чю; стремясь к востоку, она делает крутую дугу (вероятно, не столь большую, как обыкновенно изображают на картах) для обхода вечноснегового хребта Амне-мачин, прорывает поперечные гряды Куэн-люня и направляется в пределы собственно Китая. Неизвестные ныне части описываемой реки лежат от выхода ее из оз. Русского до устья р. Чурмын, где мы были в 1880 г. На этом протяжении, занимающем (не считая мелких извилин течения), вероятно, около 400 верст, Хуан-хэ спадает на 4800 футов. [718] Большая часть такого падения, несомненно, приходится на прорывы горных хребтов, где течение Желтой реки, сколько нам приходилось видеть при третьем путешествии, чрезвычайно стремительное.
718
ровень Желтой реки при устье р. Чурмын лежит на абсолютной высоте 9200 футов («Третье путешествие»); вообще о верхней Хуан-хэ см. там же, гл. пятнадцатая и шестнадцатая.