Путешествия на берег Маклая
Шрифт:
Мы подошли к его улеу около 5 часов пополудни. Большая толпа туземцев ожидала нас у берега и, подхватив наши ванги, вытащила их высоко на берег.
Я отправился в деревню. Она оказалась сравнительно большой. Тип людей и их постройки ничем особенно не отличались от моих соседей. Костюмы мужчин были совершенно одинаковы с людьми Били-Били, замужние же женщины закрывали груди, надевая на шею небольшой мешок, спускавшийся до пояса. У девушек одежда походила на легкий костюм девочек Били-Били, т. е., кроме небольших кисточек из бахромы спереди и сзади, несколько рядов полукругом опускающихся нитей нанизанных раковин и зубов собак лежали по сторонам ягодиц. Вообще, здешние туземцы в избытке носили украшения из раковин. Здесь также главное место выделки больших украшений, носимых туземцами на груди, так наз. сюаль-боро, очень ценимых повсюду на Берегу Маклая.
Мне
Повсюду валялись большие раковины (Tridacna), из которых вытачиваются сюаль-боро; тут же лежали большие точильные камни, на которых выделываются эти украшения. К сожалению, я не видел, каким образом они делаются. Множество орехов кенгара (Canarium commune) лежало в шелухе на циновках. Орехи выставляются таким образом два или три дня на солнце, после чего мясистая оболочка делается очень мягкою, так что орехи легко отделяются от нее.
Хотя деревня была большая, однако ни площадка ее, ни хижины не содержались в чистоте. Туземцы также не показались мне особенно чистоплотными. Эту ночь я предпочел спать в гамаке, подвешенном мною между деревьями близ берега моря. Стол, кресло, складной табурет, висящая над столом лампа, а затем появившийся ужин и чай – всё это было рядом сюрпризов и ежеминутно увеличивавшегося изумления жителей деревни Сингор, видевших белого и его обстановку в первый раз в жизни. К моему удовольствию, удивление их выражалось не шумно, а ограничилось (я нарочно внимательно наблюдал за выражением их лиц) вкладыванием одного или двух пальцев в рот, прищелкиванием языком, причем некоторые прикладывали себе к носу сжатый кулак левой руки. Одним словом, непосвященному европейцу, увидевшему эти странные жесты туземцев, никак не пришло бы на ум, что они служат выражением удивления. Особенно лампа, свет которой я мог усиливать и уменьшать по желанию, привела всех в неописанный восторг. Также немало удивляло их, что Маклай запивает свои «инги» горячей водой. Толпа не расходилась до тех пор, пока Сале не убрал все со стола и я, написав мой дневник, не снял башмаков и гамашей и не влез в койку. Тогда явился Сале и объявил через посредство Каина, что сейчас потушит лампу. Это, наконец, заставило туземцев удалиться. Они увели Каина с собою, надеясь, вероятно, узнать от него многое из виденного около моего бивуака и оставшееся для них загадочным.
8 июля. Песчаный берег около Сингора состоял собственно из мелкого булыжника, так что всю ночь море разбивалось с большою силою о каменный вал, и шум от набегавших и снова удалявшихся волн, несших и передвигавших булыжники, был очень силен и не раз будил меня в течение ночи. Я проснулся, когда было уже совершенно светло, и посмотрел на часы; было уже половина седьмого. Посмотрел кругом – ни один из моих людей еще не встал; все они спали крепким сном. Не желая долго ждать завтрака, я решил поднять их всех зараз, выстрелив из двустволки, привезенной мною для охоты. Трудно описать, как быстро вскочили мои люди и принялись уверять меня, что оглохли на одно ухо. Я их успокоил и сказал, чтобы они поскорее помогли Сале разводить огонь и готовить завтрак для всех. Мой выстрел привлек жителей деревни, которые прибежали осведомиться, что случилось. Каин воспользовался этим случаем и набросился на бедных жителей Сингора.
– Как это, – завопил он, – Маклай – тамо-боро-боро, Каа-рам-тамо, тамо-рус, приехал сам в Сингор, а эти люди не принесли еще ни свиньи, ни поросенка, ни даже аяна! (таро).
Каин так расходился, что угнал всех обратно в деревню. По прошествии пяти минут стали появляться из деревни туземцы: кто с аяном, кто с курицей, кто с поросенком, с бананами и мешками кенгара. Двое пришли сказать, что так как свиньи уже разбрелись, то их можно будет словить только вечером, когда они вернутся в деревню. Пока длились все эти переговоры, две из принесенных куриц выпорхнули из рук державших их, так что на берегу состоялась в высшей степени курьезная погоня туземцев за курами. Она кончилась тем, что куры исчезли в лесу и были принесены только через несколько времени, обе пронзенные стрелами. Порода кур здесь очень маленькая, и они сохранили все привычки полудикой птицы.
После завтрака я пошел обстоятельно осмотреть деревню и нашел, что за нею на SO море образует довольно значительную, хотя мелкую бухточку с многочисленными коралловыми
При помощи бинокля я мог рассмотреть несколько деревень, расположенных вокруг бухты. Я решил переправиться в деревню Телята, что можно было сделать довольно удобно даже и при помощи весел, так как в этот день господствовал на море почти что мертвый штиль.
Мои люди из Били-Били негодовали на меня за то, что я оставил людям Сингора большую свинью, обещанную мне ими; они успокоились, когда я заявил, что они могут взять ее от моего имени при следующем посещении этой деревни, съесть ее на месте или отвезти в Били-Били. Сале как магометанин, не евший свинины, отнесся к этому подарку совершенно равнодушно. Когда мы подъезжали к одной из деревень в бухте, нам навстречу выехало несколько пирог, предполагая в нас людей с о. Тиары (Архипелаг Довольных людей); с этим островом здешние жители имеют постоянные сношения, проводя на нем иногда по нескольку месяцев, и жители Тиары также приезжают сюда в гости на долгое время.
У следующей деревни Аврай мы заехали за риф, тянущийся вплоть до самой деревни Телята. Когда ванги наши были вытащены на берег, я приказал выбрать из них все мои вещи, так как полагал, что, живя в деревне, мне удобнее будет видеть ежедневную жизнь туземцев и иметь их под рукою для постоянного наблюдения.
Дарем, или буамрамра, для такой обширной деревни, как Телята, представляла собою довольно небольшое здание и была, как я узнал, к великому моему удивлению, единственным даремом во всей деревне. Для меня одного, впрочем, дарем этот был достаточно велик. Пока переносили мои вещи, я увидел среди обступивших меня людей первого совершенно седого папуаса, т. е. такого, у которого все волосы до одного были белы. У половины мужчин, которых я знал, волоса были черные с проседью; у некоторых было немало седых волос, но у этого человека все волосы на голове и бороде были совершенно белые. Туземцы здесь обыкновенно желают скрыть седину, постоянно натирая и смазывая себе волоса черною краской (куму) и выдергивая себе седые волосы из усов и бороды; этот же старик, напротив, как бы гордился своей белой головою и не только <не> мазал ее никакой краской, но даже содержал ее очень чисто. Я сперва подумал, что имею дело со случаем альбинизма, но, осмотрев старика поближе, нашел, что он сед от старости, а не от чего-либо другого. Через Каина я спросил его, видел ли он когда-либо белого человека и слыхал ли что о белых людях. Он без запинок ответил «нет» на первый вопрос; на второй же сказал, что люди ему говорили о Маклае, который живет в Бонгу и Били-Били.
Убедив старика, что я и есть именно тот Маклай, о котором он слышал, я подарил ему нож, к большой зависти остальных, и дал ему большую порцию табаку. Данный старику нож произвел странное действие: всем туземцам вдруг захотелось иметь по ножу, но так как у них не было ни совершенно седых волос, ни каких-либо других характерных особенностей, то я объявил первому из просящих, что дам ему нож в обмен за буль-ра (украшение из свиных клыков, которое туземцы носят на груди); другому обещал дать нож за большой табир, третьему – за каменный топор и т. д. Все эти вещи явились в продолжение дня, и каждый получил в обмен за них хороший стальной нож.
Как и в Сингоре, туземцы здесь повсеместно сушили на солнце орехи кенгара; свежие орехи, собираемые в это время года, очень вкусны и очень богаты маслом.
Отдохнув немного, я прошелся по деревне, за которой сейчас начинаются большие плантации, чего мне до сих пор еще не приходилось видеть в деревнях, расположенных вокруг бухты Астроляб. На этих плантациях росло особенно много банан, но так как плодов на них еще не было, то я и не мог видеть, сколько разновидностей разводят здешние туземцы. Бананы здесь едят недозрелыми и варят их как овощи, так что и впоследствии мне не удалось познакомиться с разновидностями этих плодов. Пройдя через плантацию, я вышел к морю и очутился перед обширной открытой бухтой, тянувшейся на О. Благодаря биноклю мне удалось рассмотреть хижины трех деревень; но здешние туземцы не находятся в сношении с тамошними, так что я даже не мог добиться названия тех деревень.