Путешествия на берег Маклая
Шрифт:
Деревня Телята
Рис. Н. Н. Миклухо-Маклая
В Бонгу при смерти жены одного из тамо-боро (общее название главы семейства) я услыхал совещание о походе на одну из соседних деревень; на этот раз, когда дело касалось смерти бездетной старухи (дети ее умерли малолетними), мне без особенного многословия удалось уговорить туземцев воздержаться от войны. Несколько месяцев спустя, при возвращении с моей экскурсии в деревню Телята, которую описал в кратких словах выше, я застал ближайшие деревни Бонгу и Горенду в сильной тревоге:
Туй (сын Бонема, брат Вантума), 8—10 лет. Горенду
Рис. Н. Н. Миклухо-Маклая
С большим трудом и после очень многих серьезных переговоров мне и этот раз удалось устранить набег на горцев. Обстоятельство, что жители Бонгу и Горенду не были одного мнения насчет деревни, где жил предполагаемый недруг Вангума или его отца, значительно помогло моему успеху. Это различие мнения они, однако же, думали парализовать простым способом: напасть сперва на одну, затем на другую деревню. Я отклонил их от этих замыслов.
Несколько дней спустя я узнал, что брат умершего Вангума, мальчик лет 9 или 10, отправившись с отцом и несколькими жителями Горенду на рыбную ловлю к р. Габенеу, был ужален небольшою змеею; яд подействовал так сильно, что перепуганный отец, схвативший ребенка на руки и почти бегом бросившийся в обратный путь, принес его в деревню мертвым. Эта вторая смерть в той же деревне и в той же семье, последовавшая в промежутке немногих дней, произвела настоящий пароксизм горя, жажды мести и страха между жителями обеих деревень… Даже самые умеренные стали с жаром утверждать, что жители Теньгум-Мана приготовили оним, почему Вангум и Налай{102} умерли, и что если этому не положить конец немедленным походом, все жители Горенду перемрут, и т. п. Война казалась неизбежною. Об ней толковали старики, дети и бабы; молодежь готовила и приводила в порядок оружие.
Войны здесь хотя и не отличаются кровопролитием (убитых бывает немного), но очень продолжительны, исходя часто или переходя в форму частных вендетт, которые поддерживают постоянное брожение между общинами и очень затягивают заключение мира или перемирия. Во время войны все сообщения между многими [173] деревнями прекращаются, преобладающая мысль каждого: желание убить или страх быть убитым.
Я не мог смотреть, сложа руки, на такое положение дел в Бонгу, которая деревня была минутах в 5 ходьбы от моего дома в Бугарломе. Притом молчание с моей стороны при моей постоянной оппозиции войнам, когда только несколько дней тому назад я восстал против похода при смерти старшего брата, было бы странным, нелогичным поступком, и, уступив этот раз, я мог бы потерять влияние мое при всех последующих подобных случаях. Я должен был устранить мою антипатию вмешиваться в чужие дела. Я решил запретить войну. На сильный аффект следует действовать более сильным аффектом, а главное – следовало разделить их единодушную жажду мести, следовало поселить разногласие и дать тем первому жару остыть.
173
Обе стороны имеют или думают иметь многих союзников, почему боятся идти в каждую деревню, об которой не знают положительно, дружественная она или нет, считая нейтральные за союзников своих противников.
Будучи достаточно знаком с процессом мышления и склонностями туземцев, я обдумал план, который,
Придя в обычный час (перед заходом солнца) в Бонгу при случае происходивших при мне рассуждений о случившемся накануне и заметя, что туземцы очень интересуются узнать мой взгляд на положение их дел, я сказал, что хотя очень жаль отца, который потерял двух сыновей, молодых и здоровых, но что войны все-таки не должно быть и что все, что я сказал при смерти Вангума, остается верным и теперь.
Весть, что Маклай говорит «войны не должно быть», когда все и всё готовы предпринять ее, облетела всю деревню мигом. Набралась значительная толпа, и почти все старики обступили барлу, [174] в которой я находился, каждый стараясь разуверить меня, что война – положительная необходимость.
Доказывать неосновательность их теории «онима», вступать в теоретические рассуждения об нем было бы не только потерею времени, но и большой промах.
174
Барла – большая, открытая с обеих сторон хижина, преимущественно предназначенная для мужчин.
Я выслушал, однако же, очень многих; когда последний кончил, вставая и собираясь идти, я повторил тем же обыкновенным голосом, который представлял сильный контраст с возбужденною речью папуасов, но которому я постарался придать тон убеждения: «Войны не должно быть; если вы отправитесь в поход в горы, с вами со всеми, людьми Горенду и Бонгу, случится несчастие!»
Наступило торжественное молчание, затем посыпались вопросы: что случится? что будет? что Маклай сделает? и т. п.
Оставляя моих собеседников в недоразумении и предоставляя их воображению найти перевод моей угрозы на свой лад, я ответил кратко: «Сами увидите, если пойдете!»
Направляясь домой, проходя медленно между группами туземцев, я мог расслышать, что их воображение уже работает: каждый старался угадать беду, которую я пророчил.
Не дошел я до ворот моей близко отстоящей усадьбы, как один из стариков нагнал меня и, запыхавшись от ходьбы, торопливо проговорил: «Если тамо Бонгу (люди Бонгу) отправятся в горы, не случится ли тангрин (землетрясение)?»
Этот странный вопрос и запыхавшийся старик показали мне, что мои слова в Бонгу произвели значительный эффект.
– Маклай этого не говорил, – возразил я.
– Нет, но Маклай сказал, что тогда случится большая беда; а тангрин большая, большая беда. Все люди Бонгу, Горенду Тумбу, Богатим, все, все боятся тангрин. А что, случится тангрин? – спросил он опять упрашивающим тоном.
– Может быть, – был мой ответ.
Мой приятель быстро пустился в обратный путь, проговорив скороговоркою, обращаясь к двум туземцам, которые подходили к нам: «Я ведь говорил: тангрин будет, если пойдем. Я говорил!»
Все трое почти бегом направились в деревню.
Следующие дни я не ходил в Бонгу, оставляя воображению туземцев разгадывать загадку и полагаясь на пословицу: «У страха глаза велики». Я был уверен теперь, что они сильно призадумаются, и военный пыл мало-помалу начнет охладевать, а главное, что теперь в деревнях господствует разноголосица. Я не спрашивал, что мои соседи решили; они также молчали, а к войне далее не приготовлялись.
Недели через две пришел ко мне Туй, житель Горенду и самый старый мой приятель, [175] с неожиданною новостью: что он и все жители Горенду решили покинуть деревню эту, решили выселиться.
175
Тот самый, который приходил при постройке матросами корвета «Витязь» моей хижины в Гарагаси в сентябре 1871 г. и уверял, что меня убьют, когда корвет уйдет.