Путешествия по Африке
Шрифт:
Мой путь все больше удалялся от Бомоканди, которую тамошнее население называло также Бери, и приближался к водоразделу Бомоканди-Уэле. 16 февраля, наконец, наступил последний (пока, на время) день моего путешествия, так как, после длинного перехода через болота мы достигли Тангази. В пути нам пришлось перейти вброд четырнадцать водных потоков, и носильщики с трудом вытаскивали ослов из вязкой грязи. Некоторые потоки были запружены для ловли рыбы. Селения мангбатту, абангба и ниапу лежали в стороне от дороги.
Я неожиданно прибыл в Тангази. Сигналов моего горна и яростного барабанного боя моих мальчиков было достаточно, чтобы еще издали возбудить любопытство жителей станции, между рядами которых я совершил свой въезд. Капитан Казати поселился на этой станции; он был дома, и вскоре мы, уютно усевшись, начали обмениваться впечатлениями.
Глава XXI. Тангази. Путешествие через станцию Кубби на восток и назад к Кубби
Он рассказал мне, между прочим, о своем вынужденном пребывании у Санго-Попо. Уже здесь, предупреждая события, надо упомянуть, что Казати в то время, как я ушел в мое последующее путешествие, посетил Бакангаи и Канна. Его путь шел от Тангази через Баули по северному берегу Бомоканди, сначала совпадая с моим, а затем к Ганзи. Оттуда далее он пересек Бомоканди вблизи устья реки Покко и подошел к Бакангаи с юго-запада. Канна он посетил на обратном пути, а оттуда кратчайшим путем, так же как и я это имел в виду в свое время, вернулся в Тангази. Здесь следует по существу внести исправления в карту путешествия нашего предшественника-Джиованни Миани, несчастного, пожилого итальянского путешественника. Он путешествовал от Мунзы с экспедицией рабов к Манги, отцу Баули, и дальше к северу, как Казати и я, параллельно Бомоканди. Экспедиция пересекла эту реку в тогдашней области Себбу почти там же, где я перешел Бомоканди, направляясь от Канна, и двинулась дальше по южному берегу к Бакангаи. В области Бакангаи на обратном пути снова пришлось в северном направлении пересечь значительную реку и снова выйти к области Мунзы приблизительно по той дороге, по которой шел Казати на обратном пути к Бакангаи. Миани говорит в своих заметках только о «большой реке», имени которой он не называет; надо думать во всяком случае, что это была Бомоканди, а не Уэле, которая во время той экспедиции не была пересечена. Когда после смерти путешественника составляли карту его путешествия, река Уэле ошибочно была принята за Бомоканди, и поэтому линия его пути была неправильно отнесена далеко к северу. Во всяком случае такое предположение возникало из скудных отрывочных заметок, оставленных Миани. О значении Бомоканди тогда еще ничего не было известно. С другой стороны, Миани не заслуживает упрека. Его здоровье в 62-летнем возрасте, вследствие переутомления, было сильно расшатано, и, очевидно, всякая работа была ему тяжела. Беспощадное обращение сопровождающих его арабов и недостаток в уходе во время путешествия подточили его здоровье, так что несколько недель спустя, в 1872 году, он умер, одинокий и всеми покинутый, на станции мангбатту у Мунзы.
25 февраля 1882 года я снова покинул станцию, предварительно посетив вождя Ниангару, от которого получил носильщиков.
Усадьба вождя Ниангары по-прежнему была расположена на хорошо знакомом мне по старому путешествию пригорке, только я нашел двор оставленным его жителями, не было ни одной живой души, даже ни одной жены, чтоб охранять пустые хижины. Все ушли на «каранга», вспахивать поля. Это очень показательно в стране: очевидно, здесь очень редко бывают кражи из хижин.
Останец на горе Регаф
Я выслал слуг, чтобы разыскать Ниангару. Но вскоре нашел лучшее средство привлечь народ. Здесь на своем месте одиноко стоял заброшенный военный барабан. Почему бы мне не разбудить его громкий голос? Мой маленький Бинза оказался тут же под рукой и с большой энергией начал приводить в действие этот величественный инструмент. Действительно, не прошло много времени, как ближайшие жители, вооруженные, прискакали во весь опор и устремились на холм. Однако тотчас же все разразились веселыми криками. Как негры любят, понимают и охотно принимают шутки, в то время как некоторые представители культурных наций относятся к ним с пренебрежением! Ниангара был между тем довольно далеко. И так как я вскоре прекратил свой беспокойный воинственный гул, чтобы не увеличивать волнения, то вождь со своими людьми вернулся только к вечеру.
Следующей целью путешествия была маленькая промежуточная станция Солиман. Но направление дороги шло и в последующие дни через станцию Кубби, приближаясь к востоку.
Население здесь состоит из абангба, которые переселились с севера под владычество Ниангары после бегства части племен мангбатту и других кочующих племен. По дороге к станции Солиман я даже встретил островное поселение азанде, а к северу от дороги, кроме абангба, жили еще ниапу, на юге же — абиссанга и момфу.
Как и во всех областях, захваченных и подчиненных ну-бо-арабами, туземное население селится вдали от главных дорог. Обширные пространства казались поэтому пустынными, несмотря на то, что область была густо заселена. Здесь это должно было меня особенно поразить, так как, во время моего путешествия к независимым южным азанде и абармбо, их жилые дома были расположены вдоль дороги; здесь же в течение ряда дней я не встретил ни одной хижины, ни одного туземца. К сожалению, это лишало меня возможное-ти делать наблюдения в пути, что делало еще более трудными определенные выводы при таком пестром и смешанном составе населения.
На станции Солиман живут майго, о них говорилось уже ранее как о рассеянных племенах, родственных мангбатту: основное ядро этого племени расселено к югу от Бомоканди.
На последнем переходе к станции Кубби, тут же после отъезда из Макасса уже стала видна на севере низина Гадды, а еще через час мы перешли эту реку. Ее незначительная ширина, по сравнению с ее мощностью при впадении в устье Кибал-ли-Уэле, объясняется богатством притоков, а именно: Аелу и Ау, которые впадают с юга, и Тоббо, который течет с севера.
В пути меня встретили послы от Гамбари и отвели в резиденцию, где я встретил Гауаша-эфенди. Управление станции находилось на расстоянии двадцати минут ходьбы, но мы предварительно остановились у Гамбари, и нас блестяще приняли по арабским обычаям.
Поселение Гамбари лежало на возвышенности, и оттуда я увидел приблизительно в юго-восточном направлении первую едва заметную гору этой страны — Идцу. Во дворе резиденции хижины с двускатными коньковыми крышами были сплошь большие и довольно совершенной постройки. Исключительно просторное помещение для собраний поразило меня легкостью и красотой архитектуры и развешанными внутри украшениями из множества широких и длинных досок, больших размеров, чем деревянные щиты, с грубым орнаментом, нанесенным черным цветом.
После нескольких часов пребывания в обществе Гауаша и Гамбари мы достигли военной станции Кубби. Я пробыл там два дня до отъезда на восток.
Мое путешествие на следующей неделе, после получения новых сведений, приняло более определенное направление.
Область Гамбари расположена к югу от Бомоканди. Там, в стране момфу, находился филиал станции Мбелия под управлением Арама, одного из братьев Гамбари. К югу властвовал независимый князь мангбатту Санга Момбеле, и его область граничила с рекой Непоко. По моим сведениям и из бесед с туземцами я о ней слышал очень часто, однако никто из моих многочисленных осведомителей эту реку еще не видел. Ничего удивительного в том, что меня не покидало желание достигнуть этой реки, которая, по моим представлениям, во всяком случае, должна была образовывать особую водную систему. Таким образом, я составил план путешествия к станции Мбелия и оттуда — к Санга Момбеле; затем я должен был снова достигнуть Тангази с юга. Во всяком случае я вначале предпринял намеченное кружное путешествие к юго-востоку и затем вернулся назад в Кубби для поездки к Непоко.
Очень знаменательно, что при обработке полей или при рытье ям для поимки слонов, которые достигают глубины от б до 7 м, здесь почти ежегодно находят железные кольца значительной величины. Странным образом, происходит это исключительно у горы Тена, самой высокой вершины цепи гор во всей области, расположенной к югу от Гамбари. Еще более удивителен вид колец, который свидетельствует о том, что они долго находились в земле. Все они значительно крупнее обручей, употребляемых в настоящее время, как ручные и ножные браслеты и как ожерелья. Кольцо, которое я видел, было диаметром приблизительно 1,5 фута и различной толщины — от 2 до 3 см и могло весить от 25 до 30 фунтов. Маленький экземпляр я взял для своей коллекции.
Кольца большей частью круглые и с одной стороны, снаружи, имеют клинообразный выступ. Их наружная поверхность едва похожа на железо, так она шероховата и покрыта ржавчиной. Я обращаю внимание на то, что температура накала, которого негры в состоянии достигнуть при обработке железа, не действует на эти кольца, и они остаются нетронутыми. Масса состоит, вероятно, не из железа, а из железной руды. Туземцы и сейчас заготовляют железо-сырец в определенных формах, например необработанные наконечники копий, маленькие лопаты (мелоты). В некоторых областях бонго и динка и особенно к югу от экватора раньше эти предметы играли роль денег при обмене. Так, например, в Угого на протяжении от Таборы до восточного побережья этими железными лопатами ежедневно взимается дань за проезд с приходящих из глубины страны торговцев и путешественников, которая поступает многочисленным мелким вождям. Эти найденные на горе Тена необъяснимые доисторические поделки напоминают о других известных находках, которые давно уже занимают европейских ученых. Это — шлифованные, но не просверленные топоры, которые Гордон-паша, а позднее Эмин-паша послали в Египет. В докладе профессора Швейнфурта фигурируют изображения топоров, о которых Вирхов говорит, что они вполне соответствуют обычной форме каменных топоров неолитической эпохи. Масса, из которой они изготовлены, принималась доктором Эмином первоначально за метеоритное железо, тем более что, по преданиям туземцев, с неба падали метеориты. Но это лишь отзвуки широко распространенного предания о «громовых палицах», на самом деле эта масса состоит из железняка (гематит) {71} . В разных частях Европы стало известно в результате раскопок оружие, изготовленное из этого материала. В Центральной же Африке до сих пор были очень редки орудия каменного века, давно исчезнувшего из представления местных жителей. Можно предположить, что издавна на горе Тена существовало производство гематитовых поделок, которыми исконные жители этой местности снабжали соседние племена. Имелись ли в местных породах выходы руд в жилах или в самородках, остается неизвестным.