Путешествия по Африке
Шрифт:
Узнав о пребывании здесь посланцев азанде, я хотел увидеться с ними, чтобы передать подарки для Мбио, с которым намеревался завязать дружелюбные отношения, хотя в данный момент не имел цели посетить его. Я попросил Рингио найти посланцев Мбио и привести их ко мне, но он ответил, что эти люди разбегутся из страха перед ним, так как Мбио считает его своим врагом. Все же мне удалось убедить их встретиться со мной. Узнав о предстоящем приходе послов Мбио, я собрал в своей обширной хижине подчиненных старейшин бомбе и других вожаков каравана, достал предназначенные для Мбио подарки и велел впустить шестерых посланцев князя. Они выстроились полукругом передо мной. Рингио служил нам переводчиком. Затем наступила торжественная тишина. Люди Мбио не могли скрыть своей робости. Наконец, их предводитель сделал шаг вперед и начал длинную речь, сперва робким тоном, но постепенно с таким нарастанием живости речи и жестов, что, несмотря на незнание языка, я понимал смысл сказанного; это напоминало мне искусно произнесенный монолог хорошего актера. И действительно, удивительная гибкость и красиво размеренная жестикуляция этих негров нисколько не были похожи на угловатость и грубость невоспитанных людей. Невольно я подумал о том, что природной, полной изящества осанкой и жестикуляцией эти африканцы намного превзошли немецких крестьян. Хотя большая хижина была полна людей, но ни один звук не прерывал оратора, все слушали его с напряженным вниманием; Рингио сидел с серьезным, полным достоинства выражением лица, было очевидно, что и речь была серьезна. Но вот говорящий снял с шейного шнура большой кусок дерева и бросил его позади себя. Этим его речь была закончена. Быстро вслед за ним выступил второй азанде, с жаром начавший длинную речь, за ним по очереди высказались все остальные посланцы Мбио. По переводу Рингио, основной смысл речей был такой: люди Мбио боялись за свою жизнь, они думали, что Рингио будет обращаться с ними, как с врагами, и убьет их. Более слабые, они, в знак покорности, повесили на шею кусок дерева, отдав себя этим на милость или гнев господина страны. Но они опять прониклись доверием, страх прошел, и, будучи спокойны за свою жизнь, они отбрасывают куски дерева далеко назад {44} . Эта серьезно воспринятая церемония основана на распространенном во всех областях азанде обычае. После речей пошли оживленные разговоры. Из подарков для Мбио, состоявших из незначительных предметов (количество которых во время моего длительного путешествия сильно уменьшилось), особенное восхищение вызвали две коробочки спичек и свеча. Мое зеркало пошло вкруговую; с испугом, перешедшим в смущение, рассматривал вождь азанде свое изображение, как наивная молодая девушка. Рингио и донколанцы тоже не упустили случая со смехом и шутками полюбоваться собой.
В веселом настроении все общество покинуло мою хижину. Для закрепления общей дружбы недоставало лишь мериссы, но, увы, горшки были пусты, так как Анзеа все еще не вернулся. Я побудил Рингио позаботиться об обеде для людей Мбио, количество которых, вместе с носильщиками и дополнительно прибывшими соплеменниками, возросло до 30 человек; я присутствовал на этом обеде. Чужеземному вождю подали кушанье лукме в больших деревянных чашах, и он распределял его так: руками, обернутыми листьями, клал он порции варева на листья, заменявшие тарелки, пальцем продавливал в каждой порции отверстие, в которое из другой чаши наливал соус; вскоре каждый из обедающих получил свою долю. Удивительно грациозно и чистоплотно этот негр делил еду на порции. Пиршество закончилось импровизированными песнями, причем кто-либо запевал соло в честь Мбио с восхвалением его владений, мощи и богатства, а припев подхватывался общим хором.
Четырнадцатого октября, в сопровождении многочисленной свиты Рингио, я вышел из деревни Анзеа, перешел водораздел между Аире и Роахом (Бахр-Джау), или Меридди, как называют верхнее течение Роаха, и заночевал у вождя Бандура.
На следующий день, минутах в двадцати ходьбы от его селения, мы пересекли маленький хор Ланголо, оба покатых берега которого покрыты прекрасным галерейным лесом. Предупрежденный о нашем путешествии, шейх племени абака Белледи, выйдя навстречу, повел нас к своей деревне; по пути к ней мы пересекли водораздел между Роахом и Иссу (верхнее течение Бахр-Тонджа). Белледи принял нас очень гостеприимно, его подданные абака принесли лукме многочисленным неграм бомбе моего каравана, я же получил хороший кусок кабаньего мяса. Вблизи деревни Белледи возвышалась гора Нгируа, приблизительно 400 футов высотой. Я решил взобраться на нее для ознакомления с окружающими холмами и горами и чтобы наметить дальнейший путь. В сопровождении Белледи, Рингио, многих негров абака и бомбе, на следующий день я совершил этот подъем. Миновав хор Тоссо и поля дурры, мы через полчаса уже были на вершине. По приказанию Белледи трава на последнем этапе подъема, примерно на протяжении тысячи шагов, была расчищена на нашем пути, что облегчило подъем. Несмотря на незначительную высоту Нгируа, с ее вершины открывался далекий вид. Отчетливо выделяясь на горизонте, передо мной высилась группа гор, настолько ясно видимая, что я мог ориентироваться по карте д-ра Швейнфурта даже без моих хорошо знакомых с местностью провожатых. Даже на расстоянии 45–48 км я узнал гору Багинзе, вычислил и записал ее координаты.
Деревянная миска мору
Итак, я добился того, что видел и определил местонахождение горы, являвшейся самым юго-восточным пунктом в путешествии моего знаменитого предшественника. Поход к Багинзе, к сожалению, был для меня недоступен, так как по другую сторону области племени абака (западная граница которой находится вблизи гор Зилеи), по заверениям Белледи, его людей и азанде, начиналась необитаемая дикая местность; к тому же после смерти Абд-эс-Самада появляться в окрестностях Багинзе стало небезопасно. Не имея права вести людей в области, не находившиеся в сфере египетского влияния, и не прельщенный перспективой похода по бездорожной, покрытой высокой травой акабе, может быть, даже по следам слонов, — я был вынужден отказаться от этого путешествия.
Мы вернулись обратно к шейху Белледи, с которым расстались на следующий день, и, направившись на юго-восток, приблизились к горной цепи с вершинами Нбирнго, Малаппа и Монгуа, идущей с юго-востока на северо-запад. По извилистой тропинке поднялись мы на седловину между Нбирнго и Малаппа и по другую сторону их, у маленького горного ручья, разбили лагерь. Множество буйволовых следов потянуло моих людей на охоту. И действительно, через несколько часов один из негров бомбе принес буйволенка, которого он, с опасностью для жизни, поймал вблизи матери-самки, и крики которого он заглушил, зажав ему морду и горло. Мясо его, зажаренное на вертеле, было очень вкусно. Когда теленка свежевали, я видел, как один негр бомбе с наслаждением ел содержимое желудка, жадно вылизывая его стенки. У пылающих костров, слушая веселое пение негров, я провел в горах очень хорошо вечер.
За длинным хребтом Нбирнго на север шел хребет Малаппа и затем Монгуа, так что три эти горы, если смотреть на них издали, составляли как бы горную цепь. Вершина Нбирнго, на которую я на следующий день взобрался, представляет собой уплощенный купол, покрытый многочисленными камнями, высокой травой и богатой древесной растительностью. То же можно сказать и о других невысоких горах, вздымающихся на холмистой местности, видимой с вершины Нбирнго. Даже на гору Зилеи, самую высокую из них (исключая далеко находящуюся Багинзе), могут взобраться слоны. Это доказывается таким случаем: незадолго до моего прибытия в деревню Белледи негры заметили, что коршуны и другие стервятники кружат над горой Зилеи, очевидно, над околевшим животным (случай в дикой местности во время моего второго путешествия показал мне, что для получения мяса негр вступает в борьбу за стервятину даже с коршуном). Привлеченные мыслью о возможной добыче, негры абака поднялись на вершину и, к своему удивлению, нашли там мертвого слона, бивни которого они принесли домой. Совершенно непонятно, что понудило это животное выбрать своей могилой вершину горы.
Поднявшись на Нбирнго, я был вознагражден прекрасным видом на долину Эдшу (Иссу). Окаймленные лесами речки темными полосами выделялись на светлой равнине, так что даже издали различались самые маленькие ручьи.
После прохладной, дождливой ночи 19 октября мы покинули горы и пошли на восток к деревушкам вождя племени мунду, Бедери, находившимся по другую сторону речки Кауа. Оттуда через час мы пришли к хижинам шейха Кинберауа, у которого, к моей досаде, наше пребывание затянулось на два дня из-за дезертирства его людей, не желавших быть носильщиками. Неприятность вынужденного ожидания негров, которых приводили по одному и за которыми буквально охотились, была частично вознаграждена для меня зрелищем прекрасного солнечного заката; такой удивительно красивой игры света и красок я еще никогда не видел. В течение дня была гроза, тяжелые тучи еще висели в небе, так что солнечные лучи пробивались сквозь них лишь изредка. К вечеру на северной стороне опять угрожающе сгрудились сине-черные тучи, но, не разразившись дождем, они потом ушли на запад, четко выделяясь на горизонте и закрывая уже склоняющееся к закату солнце. Большая часть неба очистилась, лишь несколько разбросанных облачков неслось на восток. Края дождевых туч стали окрашиваться в нежно-красный цвет. Над землей вблизи нас поднялся легкий туман и лег розовато-красной вуалью. Над находящимися на северо-западе горами Зилеи разлился волшебно-прекрасный вечерний свет, зажегший их, как альпийские вершины, и в этом странном освещении они казались прозрачными, как бы стеклянными. Вся картина была так неописуемо прекрасна, что, изумленный и лишенный речи, я смотрел с восхищением и желал лишь, чтобы она продлилась подольше. Но вскоре по всему небу разлилось огненное зарево, быстро сменившееся сумерками и ночью.
От Кинберауа мы вернулись к Анзеа; я встретил его резкими упреками и отчитал за лживые сведения, которыми он полгода назад обманул меня, помешав этим моему путешествию к горам Зилеи. Он оробел и признался, что донколанцы уговорили его дать мне ложные сведения, чтобы избежать похода.
После тяжелого перехода через реки и болота под сильным ливнем и в бурю мы пришли на следующий день к маленькой зерибе Гассан, вблизи селения вождя Томажа. Здесь настигло нас известие из Ладо о восстании негров ланго у Мрули и о смерти павшего в бою мудира Куку-аги. Племена макарака опять были мобилизованы, каждый вождь должен был поставить тридцать человек. Рингио не скрыл от меня, что непрерывные требования со стороны египетского правительства вызвали большое недовольство. В течение года мудирия должна была дать несколько сот носильщиков для переноски слоновой кости в Ладо, причем из каравана, к которому я присоединился, когда он возвращался в область Макарака, много людей погибло от дизентерии, в битвах против негров бари и вследствие плохого питания; затем последовала экспедиция в Калика, вторая — в Ладо и большая мобилизация в Бахр-эль-Газаль. Все это стоило человеческих жертв, особенно бесцельный поход к Джур-Гаттас, принесший на обратном пути ужасные бедствия бедным неграм макарака. Не меньше человеческих жертв стоила этим племенам и транспортировка тяжелых частей парохода, которые по приказу Гордон-паши были перенесены в Дуфиле, причем носильщиками были исключительно макарака. Поэтому легко понять, что вожди противились посылке своих людей на службу вне их области; их и без того немногочисленные дружины становились все меньше.
Распоряжения высших чиновников мудирий Ладо и Макарака отменили изданный приказ о новом призыве. Вместо похода к Бахр-эль-Джебелю решено было предпринять грабительский набег (газве) на калика. У Ибрагима Фауци в ДжурТаттасе я выхлопотал распоряжения чиновникам Макарака не препятствовать моему присоединению к этой экспедиции. Благодаря настойчивости мне удалось совершить и это путешествие.
Получив у Томажа носильщиков, я поспешил по знакомым дорогам к своей центральной станции Кабаенди, где, после тягот почти трехмесячного путешествия, я позволил себе короткий отдых.
Глава VIII. Путешествие в Калика
«Гамбдуль Илла! (Слава Богу!)» — воскликнул я радостно, когда 12 ноября 1877 года со слугами и тридцатью носильщиками, после шестнадцатидневного пребывания, опять покинул Кабаенди, чтобы идти к условленному месту общего сбора. Это была станция Римо, куда из Ванди должен был прийти и Ахмет-Атруш со своими людьми. К носильщикам и слугам моего каравана, в качестве вожатых и надсмотрщиков, присоединились два донколанца со своими рабами и рабынями, так что я выехал во главе многочисленной колонны.