Пути-дороги
Шрифт:
Вечером у разведчиков проходила беседа. На ней присутствовали все солдаты. Объявив тему беседы, Шахаев спросил:
– Кто желает высказаться, товарищи?
– Я желаю!
– поднялся с земли Али Каримов. До этого он сидел, сложив ноги по-восточному, и нетерпеливо ожидал, когда перейдут к делу. Его вечно удивленные глаза на этот раз были беспокойно-злыми.
– Как же понимать надо, товарищи?
– начал он, поворачиваясь лицом к разведчикам, разместившимся в саду.
– Выходит, Антонеска опять у власти останется?
– Это почему же?
– сердито спросил его
– А ты не перебивай меня. А вот почитать нада, - Каримов с непостижимой быстротой извлек из кармана брюк измусоленную газету, нашел нужное место и, сбиваясь от волнения, начал читать: - "Советское Правительство заявляет, что оно не преследует цели приобретения какой-либо части румынской территории или изменения существующего общественного строя Румынии". Понял, Ванин, о чем тут речь? Вот разъясни нам, а я кончил!
– И Каримов, взглянув на посрамленного, по его мнению, Сеньку, гордо пошагал на свое место.
– Ванину слово!
– раздалось несколько голосов.
– Ванину!
– по-петушиному пропел Кузьмич.
– Пусть разъяснит! Скажи-ка, Семен...
– К порядку, хлопцы!
– остановил расходившихся солдат Пинчук.
– Ишь як вас подмывав... У мэнэ в колгоспи на собрании и то бильш було порядку... Ну, Семен, будэш говорыть?
Сенька поднялся нехотя. Все выжидающе поглядывали на него.
– Как же это, ребята, а?
– растерянно развел он руками.
– А вот так!
– не утерпел Каримов.
– А ты меня не перебивай!
– зло одернул его Ванин, досадуя больше на себя, чем на Каримова. Ему, по-видимому, нужно было выиграть время, чтобы собраться с мыслями, и он охотно вступил бы в любую дискуссию, не касавшуюся этого вопроса.
– Я тебя не перебивал?
Каримов посмотрел на Сеньку.
– Как это не перебивал? А кто же...
– Ты замолчи, Каримыч! Хай говорыт. Продолжай, Семен!
– Петр Тарасович грозно глянул на азербайджанца, и тот скорехонько умолк.
Шахаев сидел молча. Он решил пока не вмешиваться в солдатский спор.
– Как же это, ребята, а?
– повторил Сенька, беспомощно разводя руками.
– Выходит, Каримов прав. Я присоединяюсь, - закончил он, готовый уйти на свое место.
– К кому присоединяешься? Говори точнее, - остановил его Пинчук.
– К Али Каримову.
– Добрэ. Ну, сидай. Хто еще будэ говорыть?
Охотников не нашлось. Выкрикивали с мест.
– Тут надо разобраться!
– подал вновь свой голос Кузьмич.
– Разберутся и без нас, - ответил ему флегматичный и, казалось, ко всему безразличный повар Михаил Лачуга.
– Як цэ - бэз нас?
– Петр Тарасович потемнел.
– А мы, по-твоему, що?.. Так соби... Ну, хто еще желает высказаться?
Поднялся Кузьмич.
– Насчет территории там все правильно указано. У нас своей земли хватит. А вот касаемо обчественного строя, тут что-то непонятное есть. Антонескова этого у власти ни в какую нельзя оставлять.
– А его и не оставят, - уверенно произнес уже давно порывавшийся выступить Вася Камушкин, которого ранее останавливал предостерегающий взгляд парторга: обожди, мол, пусть сначала солдаты говорят.
–
– А ежели они сами не справятся? Была же здесь когда-то революция, подавили ее. Аким нам рассказывал об этом...
– Сеньке, видимо, хотелось взять реванш за свой провал, и он старался срезать каверзным вопросом Камушкина, который высказал - Ванин в душе отлично понимал это - стоящую мысль.
– Справятся. Теперь справятся!
– твердо сказал комсорг.
Кузьмич сердито посматривал то на Пинчука, то на Камушкина, стараясь привлечь к себе внимание, но, очевидно, все уже забыли, что слово предоставлено сибиряку. Оскорбленный, он махнул рукой, прошел на свое место и затих там, прикусив по обыкновению свой левый ус.
– Не кипятись, Семен, - одернул своего дружка Аким, до этого молча наблюдавший за перепалкой разведчиков.
– Комсорг правильно говорит. Румынский народ сам должен решить, какая власть ему по душе...
– Веди беседу, Тарасыч, - шепнул парторг Пинчуку, который, заслушавшись ораторов, вдруг совсем было забыл о своих обязанностях.
– К порядку, товарищи! К порядку!
– закричал во всю мочь спохватившийся "голова колгоспу".
– Просите слово!
– У меня вопрос!
– неожиданно заговорил Никита Пилюгин, не поднимаясь.
– К кому вопрос?
– спросил Пинчук.
– Ко всем.
– Вопросы потом.
– А я сейчас желаю.
– Пусть спрашивает, - вновь шепнул Шахаев.
– Ну давай, що у тебя там? Да поднимись! Що не уважаешь товарищей!
– прикрикнул Петр Тарасович.
Никита нехотя поднялся.
– А что с королем Михаем теперь будет?
– наконец проговорил он и, не дожидаясь ответа, сел.
– Какой он там Михай!- решил блеснуть своей осведомленностью Сенька. Он еще не терял надежды реабилитировать себя в глазах разведчиков.
– Другое у него имя, немецкое. Гоген... Гоген... Фу, черт, не выговоришь никак, язык поломаешь. Гогенцоген какой-то...
– Гогенцоллерн, - подсказал Аким.
– А ты откуда знаешь?
– как всегда, удивился Ванин и, не ожидая ответа, продолжал: - В общем, никакой он не румын. Выгонят его, надо полагать. Ни Антонеску, ни короля румынский народ не потерпит!
– Вот теперь ты правильно сказал.
– Шахаев вcтал.
– Правильно говорили здесь Камушкин и Ерофеенко. Антонеску, коль попадет он в наши руки, мы, конечно, будем судить по советским законам за то преступления, которые его вояки совершили в нашей стране. С королевским двором решит сам румынский народ. Мы пришли сюда не затем, чтобы устанавливать свой общественный строй. Мы пришли, чтобы освободить Румынию от фашизма. Надо думать, что освобожденный нами румынский народ сделает правильные выводы и в отношении государственного устройства в своей стране. Но от нас с вами, товарищи солдаты, не в малой степени зависит, чтобы румыны сделали правильные выводы. Я как-то уже говорил об этом Каримову.
– Шахаев глянул почему-то на Никиту Пилюгина.