Пути-дороги
Шрифт:
Ответа не находилось.
В тот день, когда Рупеску получил это письмо, в пяти километрах от Бухареста, в лесу на небольшой полянке сидело человек сорок рабочих. Были среди них металлисты, нефтяники, шахтеры, каменщики, ткачи, железнодорожники. Судя по их исхудавшим лицам и по горящим, воспаленным глазам, люди эти только что возвратились с нелегкого задания и теперь обсуждали результаты своего похода. Им еще не верилось, что все кончилось так благополучно, что их открытое выступление обошлось без жертв.
– А вы видели, как перетрусил тот жандармишка, когда мы подходили к зданию сигуранцы?
– Что там жандарм: немцы и те разбежались от склада с оружием.
– А другой отряд, сказывают,
– Все обошлось как нельзя лучше.
– Ну и дела! Николае, а сегодня ночью вновь двинем?
– Да, Николае, куда мы теперь?
Вопросы эти были обращены к невысокому, коренастому человеку с короткой прической, который сидел посреди сгрудившихся вокруг него рабочих. На коленях у этого человека лежал немецкий автомат. Вооружены были и остальные: кто автоматом, кто винтовкой, кто револьвером. Один из них, шахтер, с темными, узловатыми руками, по виду самый старший, спросил, беспокойно глядя прямо перед собой:
– Ну вот, сделали мы это дело. А дальше что? Скажи, Николае, что будем делать дальше?
– Рабочий, по-видимому, знал Мукершану уже давно.
– Не по домам же будем расходиться?
– Только не это! Дома нам сейчас делать нечего, Лодяну.
– Мукершану встал. За ним начали подниматься и другие. Однако он попросил: - Сидите, товарищи. Я так лучше увижу всех. Дома нечего делать!
– повторил он строже и, испытывая знакомое ему воодушевление, заговорил горячо: - Мы совершим величайшее преступление перед страной, перед нашим исстрадавшимся, бедным народом, если не воспользуемся благоприятно сложившейся обстановкой. Красная Армия стремительно приближается к Бухаресту. Через неделю, самое большое через две, она будет здесь. История нашего революционного движения не предоставляла еще нам более удобного момента взять власть в свои руки и навсегда покончить с буржуазно-помещичьими порядками. Мы покроем себя неслыханным позором, если упустим этот исторический момент. Не стыдно ли будет нам, передовому классу, если в такое исключительное время мы станем отсиживаться дома?
Помните, товарищи, кроме нас, рабочих, в Румынии нет силы, способной поднять весь народ на революционную борьбу и довести эту борьбу до победного конца! Мы с вами, друзья, сделали только первые шаги. Теперь мы должны пойти дальше, на решительный штурм прогнившего старого строя. Другого пути у нас нет! Вокруг нас, рабочих, объединяются все прогрессивные элементы страны...
– Ты, верно, не понял меня, - обидчиво перебил угрюмоватый шахтер.
– Неужели я колеблюсь?..
– Я уверен в тебе, Лодяну. Разве старый шахтер подведет? Но ты спросил, что нам делать дальше. И вот я отвечаю. Вчера кто-то меня спросил, кажется ты, Лодяну, пойдут ли за нами крестьяне? Вопрос уместный, ибо беднейшее крестьянство - наш главный союзник в борьбе. И от того, к кому оно примкнет, будет зависеть исход этой борьбы. Вот почему многих из нас с вами партия посылала в деревни и села. Мы хорошо знаем, чего хотят крестьяне. Им нужна земля. Получить ее они могут только с нашей помощью, с помощью рабочих. Убедить крестьян в этом - значит завоевать их на свою сторону. Думаю, что нам удастся это сделать! Бедные крестьяне - а их большинство!
– пойдут за нами!
– Конечно, пойдут. Куда же им еще!
– выкрикнул рабочий в железнодорожной гимнастерке. И вдруг, приблизившись к Мукершану и силой усаживая его рядом с собой, застенчиво улыбаясь, попросил: - Говорят, Николае, ты видел русских солдат. Расскажи нам о них, Николае! Какие они из себя?
Взволнованнее задышали рабочие. Освещенные улыбками, помолодели их худые лица.
– Расскажи, Николае!
– Ты давно обещал!
– Что ж вам сказать о них?
– Мукершану уселся поудобнее, пригласил всех поближе
– Веселые ребята эти русские. Вот их ничто не устрашит и не остановит. И очень надеются, что свою кровь они проливают на нашей земле не даром, что мы, их братья по классу, будем действовать решительно.
– Да уж не подведем!
– глухо проговорил шахтер. Его дружно поддержали:
– Антонеску вышвырнули. На этом не остановимся.
– Гривица[31] больше не повторится!
– железнодорожник яростно щелкнул затвором своей винтовки.
– Умнее стали...
– Разрешите от вашего имени заверить партию, что мы не остановимся на полпути...
– Мукершану хотел еще что-то сказать, но его перебили:
– Пусть ЦК не сомневается. Мы все пойдем за ним! А ты, Николае, рассказывай нам о русских!
– Давай, Мукершану!
– Мы слушаем тебя!
– Что ж, это можно.
– Мукершану положил свои тяжелые руки на вороненое тело автомата.
– Сначала только вот о чем: Центральный комитет поручил мне отобрать десятка два рабочих-добровольцев и отправиться с ними в армию. Надо, товарищи, чтобы и армия пошла за нами и в решительный момент поддержала нас. Кто желает пойти со мной?
– Записывайте меня, - первым попросил шахтер.
Но Мукершану возразил:
– Нет, Лодяну, тебе надо остаться. У тебя пятеро детей, жена больная. Да и возраст твой непризывной. Так что будешь работать среди молодых рабочих в своей шахте. К тому же у тебя в армии служит брат. Парень он, помнится, толковый.
– Разумный, ничего не скажешь, - с тихой гордостью за младшего брата проговорил шахтер.
– Только обижаешь ты меня, старика, Николае...
– Ничего, ты тут нужнее,- успокоил его Мукершану.
Добровольцами оказались почти все. И Мукершану пришлось самому решать, кого взять с собой в армию; пожилых семейных рабочих он уговорил остаться на своих местах.
3
Дивизия генерала Сизова в полдень встретилась с большим препятствием. Путь ей преграждала неглубокая, но бурная и довольно широкая горная речушка Молдова, к тому же сильно порожистая. Движение полков застопорилось. Ждать, пока саперы наведут переправу, было просто невозможно: в войсках распространился слух, что левый сосед, овладев городом Тыргу-Фрумос, будто бы уже подходит к Роману - городу, взятие которого входило в задачу дивизии Сизова. Слух этот еще больше подогрел и без того разгоряченные солдатские души. Растерянность, вызванная встречей с злополучной речушкой, длилась всего лишь несколько минут.
– Что ж вы стоите, как мокрые курицы?.. Гвардия!..- с этими словами широкоплечий пехотный старшина с перевязанной головой, не раздеваясь и не разуваясь, высоко подняв над собой бронебойное ружье, вошел в воду.
– За-а мно-ой!
– закричал он, и солдаты, один за другим, хохоча и задыхаясь от холодной горной воды, кинулись в речку.
– Это же Фетисов повел свою роту!
– крикнул кто-то из сержантов.
– Ну и ну!.. Вот чертушка!..
– Даешь Ромыния Маре!
– неслось отовсюду.
Стрелковые батальоны быстро форсировали реку. На другом ее берегу солдаты разувались, выливали из сапог и ботинок воду; взбудораженные, повеселевшие и охмелевшие от радости стремительного движения, они строились в колонны и с песней шли вперед, пропадая в тучах пыли.
Вьюги да бураны, Стeпи да курганы, -неслись звуки, рожденные еще в огневые дни Сталинграда.
Грохот канонадный, Дым пороховой...–