Пути сообщения
Шрифт:
Нина вышла покурить за ворота, спряталась за вишней. Присела на синий столбик колонки, холодный и влажный под ладонью. Вдруг листва зашуршала, Нина от неожиданности вздрогнула и обернулась.
– Кто здесь?
– Это я, я, Ниночка, простите, что напугал. – Из-за вишни показался Арсентьев. Его светлая рубаха светилась в темноте, а лицо было темным, виднелись одни только добрые глаза.
– А-а, это вы. Подкрадываетесь, как вор.
– Да, похоже… – Арсентьев засмеялся, будто заухала сова. – Я, собственно, проститься,
– Что вы! Так рано? Положите ее на втором этаже! Можете и сами остаться, дом большой.
– Да по правде, Ниночка, дело не только в этом, лучше мне уехать.
– Что вы, Алеша, что произошло? – Нина обеспокоено взглянула в его лицо, но он отводил глаза. – Кто-то обидел вас?
– Да что вы, кто меня обидит? – снова заухал Алеша. – Вы посмотрите на меня.
И он раскинул руки – большой, как медведь.
– Разве дело в размере? – удивилась Нина. – Обидеть можно и маленького, и большого – одинаково.
– Вот, Нина, что мне в вас нравится… Я хочу сказать, как в человеке. Вы мудрая.
– Бросьте, Алеша. Я и слышать не хочу о вашем отъезде. У нас еще десерт впереди. Видели бы вы, какие Ганечка напекла булочки с клубникой!
– Спасибо вам, Ниночка, но я не могу остаться. Надо ехать.
– Да что вы заладили, в самом деле? Назовите хоть одну причину, почему вы не можете остаться!
– Да… Понимаете… Я вас люблю, – выпалил Арсентьев, и лицо его запылало. – Такая причина.
Нина посмотрела на него внимательно и с интересом.
– Как друга? – осторожно уточнила она.
– Как женщину, – ответил Алеша, окончательно сдавшись. – И я не хочу, чтобы это вам как-то мешало.
– Но я ведь жена вашего товарища, – сказала Нина.
– Да, разумеется, и я очень уважаю Генриха и высоко ценю нашу дружбу и ваше доверие, поэтому я ни на что не претендую и даже не могу себе вообразить…
– Ну, воображать вам никто не запрещает, – сказала Нина с улыбкой. – Но ответить я вам не могу.
Арсентьев покорно кивнул.
– Я и не ждал.
– Не переживайте, Алексей. Оставим это между нами, – ободряюще сказала Нина и похлопала его по плечу. – Вы хороший человек, и я искренне желаю вам встретить женщину, достойную вас.
– Да, да, спасибо, Ниночка. Простите.
– Ну пойдемте к гостям. А то вы словно парализованный.
– Признаюсь, слаб: вы на меня так влияете. Но я обещаю вам, что больше такого не повторится.
– Пойдемте, пойдемте.
И они вышли из-за вишни все еще добрыми друзьями, будто бы совершенно ничего не произошло. Генрих приветственно помахал им рукой.
В саду тем временем назревал конфликт. Сергей, до сих пор мирившийся с окружающей действительностью и изрядно надравшийся, пер на Шапиро как тореадор, а тот сидел, беззлобно ухмыляясь, и ждал, чем кончится представление.
– Вы, товарищ, скажите прямо… Стоите ли вы за советскую власть? – требовал Сергей, раскрасневшийся,
– Конечно! Лучше стоять за нее, чем сидеть! – искренне веселился Шапиро и так разошелся, что даже опрокинул на себя стакан с портвейном.
– Вы гад! – наступал на него Будко. – Так вам и надо!
– Послушайте, товарищ, я вспомнил еще один анекдот, – сказал Шапиро, отряхиваясь. – На колхозном собрании вручают подарки за хорошую работу к Седьмому ноября. «За отличную работу в поле товарищ Иванова премируется мешком зерна!» Аплодисменты. «За отличную работу на ферме товарищ Петрова премируется мешком картошки!» Аплодисменты. «За отличную общественную работу товарищ Сидорова премируется собранием сочинений Ленина!» Смех, аплодисменты, возглас: «Так ей, бляди, и надо!»
– Вам, конечно, виднее, но я поражаюсь, как вы не боитесь! – ужаснулась Галка.
Шапиро и правда не боялся. Была у него такая сверхспособность: его всегда стороной обходило любое наказание. «Родился в халате, и, что интересно, – в белом», – говорил он. И в этот раз был уверен, что обойдется. Во всем остальном Шапиро счастливчиком не был: три брака развалились, от первого остался ребенок с каким-то редким психиатрическим диагнозом, жена тоже, правда, была не совсем в порядке, он платил алименты, много оперировал, часто пил, но человеком сохранился веселым и беззлобным, любил подтрунивать над верующими – во что угодно, потому что сам ни во что не верил. Но и не боялся. Знал, что его бережет какая-то сила, имени у этой силы не было, но она позволяла ему чесать языком без ограничений. Генрих все это, конечно, помнил и держал в голове, что шутки Шапиро могут стоить жизни кому-то другому, но по-человечески жалел его, потому что вообще-то умный он был мужик, талантливый диагност с легкой рукой, и этого не отнять.
– Вы оба пьяные и ведете себя некрасиво, – вмешался Генрих. – Перестань, Шапиро.
– Что у трезвого на уме, у пьяного на языке! – злобно проговорил Будко.
– Перестань, Сережа, выпил человек, сказано тебе, – довольно жестко оборвал его Андрей.
– Что? – Сергей сжал кулаки. – Ты-то куда лезешь? Ты… Мы же выросли с тобой… Вместе… Вот уж от тебя не ожидал…
– Да брось, Сережа, ну перебрал лишнего.
– А ты согласен с ним?
– Что?
– Согласен? Ты тоже смеялся над его похабными анекдотами. Я видел!
Будко начал толкать Андрея в плечо, и тот, оступившись, упал на Арсентьева, который легко поймал его и, обогнув, так же легко оттолкнул Сергея. Но тот не отступал.
– Что ж, Сергей, – спокойно сказал Генрих, – раз так – на правах хозяина я прошу вас уйти.
Генрих был по-своему справедлив: он всегда предпочитал доброго злому.
– А я на правах честного советского гражданина обещаю, что вам это с рук не сойдет! – кричал Сергей из-за кустов гортензии, стоявших между ними. – Тебе, Андрей, особенно.