Пять баксов для доктора Брауна. Книга четвертая

Маллоу М. Р.

Никто не отозвался, зато миссис Кистенмахер с неженской силой заставила его лечь обратно. Хлопнула дверь внизу, послышались звуки мотора и коммерсант остался один на один с тушеными устрицами, жареной куропаткой и генуэзской лапшой. За лапшой последовали печень в шпинатном соусе, которую полагалось подавать с горячим картофельным пюре, квази-черепаха, голуби на тостах и устричные крекеры. Потом — неаполитанский суп, спаржа и “Кокосовые поцелуи”. Потом — “Миндальные бриллианты”, “Перечные орешки” и “Пуговицы холостяка”. За пирожными последовали всевозможные лимонады, крюшоны и кофе. Коммерсант чуть не плакал.

После нотариуса доктор Бэнкс потребовалась мистеру Атанасиосу Христодопуло, которому не так давно исполнилось

семь месяцев. У него резались зубы, и если ему что-нибудь и угрожало в действительности, то только смерть от чрезмерных забот родственников. Затем пришлось навестить Фрейшнера, страдавшим и слабым сердцем, и печенью, и онемением конечностей, и также целым букетом недомоганий, которые он находил у себя с помощью “Руководства к принятию лекарств” 1872 года и, как ни странно, частенько бывал прав. Плохо было одно: мистер Фрейшнер имел страсть к изготовлению декоктов, бальзамов и микстур. Все рецепты, которые он использовал, отличали три непререкаемых условия: они все были крайне сложны в изготовлении, все дурно пахли и все изготовлялись в огромных количествах. Попытки доктора донести до многочисленных пожилых леди, поклонниц фармацевтического таланта владельца кафе, мысль о бесполезности, а в некоторых случаях даже вреде этих снадобий терпели провал за провалом. Особенным успехом пользовалось “Средство г-жи Стивенс против камня мочевого пузыря”. Фрейшнер изготовлял его из раковин улиток и затем калил на огне, добавляя “достаточное количество мыла”. Кроме того, он задавал множество вопросов. Отвечать на них было необходимо, хотя и не всегда возможно. Что, например, можно сказать, когда у вас спрашивают, где подешевле купить раковин морского яйца? Или просят раскрыть секрет “сложного камфарного втиранья”? Или… словом, мистер Саммерс был до некоторой степени прав, когда назвал ее иезуиткой.

Затем один столяр отрубил себе палец. Наконец (была уже глубокая ночь) “Модель Т” получил возможность свернуть к дому.

— Что? — коротко спросила доктор, когда миссис Кистенмахер открыла ей дверь.

Зубной протез няньки был очень давно и дурно сделан. Это особенно бросалось в глаза, когда она улыбалась. (В особенности с такой неуместной торжественностью, как сейчас). Доктор кивнула и ушла мыть руки. Она собиралась поужинать (горячая овсянка, кофе и хлеб с маслом) прежде, чем провести несколько часов у постели пациента.

— … успокойтесь и отдыхайте, — повторяла она. — Каждая ночь, когда вы не спите и мучаетесь тем, на что повлиять не можете, отодвигает ваше выздоровление. Вы меня слышите, мистер Саммерс?

Коммерсант лежал, отвернувшись к стене. Он что-то произнес.

— Что? — доктор наклонилась к нему.

— “Без крайней необходимости”, — повторил он и, морщась, приподнялся. — Понимаете? Я сказал ему: “Если вы сунетесь без крайней необходимости…”

— Это подло! — закричал Клей и схватился за волосы. — Аморально! Безнравственно! Голос директора срывался на визг. Саммерс, нависавший над директорским столом, бывшим некогда его собственным, выпрямился.

— Да? — спросил он с любопытством ребенка, разбирающего заряженный револьвер, чтобы посмотреть, как он устроен.

— Послушайте, — Клей закрыл лицо руками, — я прошу, по-человечески прошу вас: если на "Форд Мотор” узнают про эту невинную шалость, моей жизни конец!

Саммерс усмехнулся.

— И не говорите. Стоит Форду узнать, как вы, не глядя, швырнули Хаецу пятьдесят долларов за полторы сотни перепелок, как выпускали их, привязанных за ногу, из окна и расстреливали

одну за другой практически в упор, и в особенности о том, как потом жарили их во дворе на решетке, похваляясь тем, что никто лучше вас не сумеет вкуснее приготовить мясо — с вами кончено. И это в то время, когда наш дорогой мистер Форд всеми силами ратует за замену мяса соевой мукой?

— Неужели у вас хватит совести?

— Чего-чего, вы говорите, у меня хватит?

— Вы ведь знаете, как Форд поступает с проштрафившимися. Если он меня уволит, никто не рискнет принять меня. Я уже нигде на найду места! Мне придется идти простым рабочим!

Саммерс наклонился над самым его ухом.

— На десерт, мистер Клей, я расскажу Форду лично, как вы кричали о том, что вот, мол, дело всей вашей жизни. Что родились поваром. Как вы думаете, что он на это скажет?

— Вы, — пальцы директора тряслись, как в лихорадке, — вы не скажете ему этого!

— Как это не скажем? Еще как скажем. Это ведь правда, а, мистер Клей?

Директор налил полный стакан воды из графина и залпом выпил.

— Вы правильно сказали тогда: не всякую правду можно верно понять.

— Что вы говорите! — Маллоу, сидевший напротив, усмехнулся. — А ведь это вы совсем недавно предоставили Форду полный отчет!

— Послушайте, у меня семья!

Д.Э. с флегматичным видом пожал плечами.

— Две дочери, маленькие девочки, которых вы оставите без куска хлеба! — Клей почти плакал. — И еще не родившееся невинное дитя!

— У Маллоу двое младших братьев, которые только недавно пошли в школу. Старенькие родители, которым не на что будет жить без нашей помощи, и которым мы только недавно смогли послать немного денег. Механик, который тоже находится на нашем попечении. По-человечески, вы сказали?

М.Р. посмотрел на компаньона.

— Мистер Клей, — сказал он, — зачем нам портить друг другу жизнь? Почему бы не договориться к обоюдному согласию? Это ведь можно сделать.

— Замечаний больше не будет, — пообещал директор.

— Замечания будут, — сказал Саммерс. — Чуть погодя я вам продиктую свежие, согласно… как вы там писали?… установленному порядку. Но этого недостаточно.

Он опустился на край стола, глядя в трусливые глаза отодвинувшегося директора.

— Вы получаете жалованье у Форда, так ведь?

— Ну, и получайте его на здоровье, — сказал М.Р. и неторопливо сложил ноги на стол. Пододвинул компаньону сигареты.

— Сидите дома, — он чиркнул недавно купленной бензиновой зажигалкой, — ухаживайте в свое удовольствие за садом до наших дальнейших распоряжений. Покой, тишина — все, как вы хотели.