Пять баксов для доктора Брауна. Книга вторая
Шрифт:
— А он, — вернул жест Дюк, — может выкрутиться хоть из преисподней.
— Про бордель не стоит, — подумал Д.Э.
— Про предсказания тоже, — подумал М.Р.
— Ну, еще мы работали репортерами, — продолжал Джейк.
— Под псевдонимом, — стесняясь, добавил Дюк.
Он ужасно затруднялся, как быть в случае, если вот сейчас шеф детективной службы тоже обзовет их фиалками.
— Да, — улыбнулся компаньон. — Наше инкогнито до сих пор не раскрыто.
— Ну-ка, ну-ка, — Болджер подпер пальцами подбородок. — В какой газете?
— В «Ежедневном компаньоне», — тоже улыбнулся Дюк. — Джулия Дей.
Сыщик задумчиво щурил синие глаза.
— Джулия Дей, Джулия Дей… — бормотал он, вертя на столе большими пальцами.
Повертел-повертел, глядя не на руки, а на компаньонов, стукнул сложенными в замок ладонями о стол:
— Да, помню.
Он рассмеялся.
— Черт! Думал, надо же, какова смелая леди! И в голову не пришло!
— Возьмете? — уточнил Джейк.
Детектив продолжал щуриться. Теперь он взял перо, перевернул его и стал постукивать тупым концом по столу.
— На какой станции легче всего прицепиться к вагону? — спросил он.
Посмотрел на одного, на второго и продолжал:
— Кто главные прицепляльщики? Как поступает кондуктор, если поймает? Где легче всего положить труп на крышу? Как обычно воруют пеньку с фабрики? Как необычно ее воруют? Как запирают и открывают английские замки? Французские? Можно ли в темноте отличить натуральный шелк от поддельного? Как выглядит пробка, дважды побывавшая в горлышке? Кто и где вставил эту пробку?
Он махнул рукой, как бы показывая, что все эти вопросы — чистая формальность, а ответы — дело наживное, и совсем просто поинтересовался:
— Сидеть приходилось? Cколько? За что? В какой тюрьме?
— Эй! — крикнул Дюк. — Стой! Куда!
Тяжелая парадная дверь еще поскрипела, как бы находясь в сомнениях, а затем захлопнулась с гулким грохотом.
Д.Э. сначала шел просто, потом шел быстро, потом, не дотерпев до угла Сент-Джеймс-сквер, побежал.
— Да стой же ты, черт! — крикнул Дюк.
Мясник у лавки напротив бросил тесак, которым рубил свиную тушу, и вытер рукавом пот. Посмотрел на притормозившего в нерешительности парня, пожал философски плечами, и продолжил свое занятие.
До конца улицы, потом вниз, по склону до самого парка, пока не кончились силы и не пришлось плюхнуться на ближайшую скамейку. От зеленых газонов парка пахло так, как всегда пахнет на лугу летом. Птички поют, бабочки летают — почему самая большая задница в вашей жизни случается в такие прекрасные дни?
Послышалось пыхтение, топот. На искателя приключений упала тень.
Джейк молча, не моргая, смотрел прямо перед собой. Потом резко отвернулся.
Дюк прикурил сигаретку и присел на некотором отдалении. Джейк пошарил по карманам, прикурил тоже.
— Ну-у, — медовым голосом утешил компаньон, — кто обидел эти глазки? Вытри, компаньон, сопли, что ты, как девочка. Найдем другое что-нибудь.
— Я… я больше…
Мистер Саммерс потерся щекой о ворот, потом снова, потом ткнулся лицом в колени и закрыл голову локтями.
— Я больше не знаю ни одного дела по душе! — все-таки выговорил он.
Дюк приподнялся, пристроил саквояж поудобнее и улегся, как накануне, глядя в небеса. В цветочных кустах за спиной пилили и пиликали кузнечики.
— Дело по душе… — медленно произнес Дюк. — Не знаешь? А я знаю.
Компаньон замер. Сел, глядя все-таки в сторону. Размазал по морде пыль.
— Ну, ты понимаешь, — начал М.Р., — можешь, конечно, назвать меня, чем хочешь. Ну, не очень-то мне там и понравилось. И не только там. Ну, хорошо, пусть я пижон, девчонка и все что вам, сэр, заблагорассудится мне сказать.
Д.Э. решительно вытер нос.
— И понимаешь, — гнул свое М.Р., — этого ведь никто не понимает. Да и не поймет никогда.
— По горбу! — пообещал Д.Э. — Про дело давай!
— Да вот же я про дело! — обиженно вскричал Дюк. — Ну, что бы я в этой детективной службе?
— Как — что? — глухим от горя голосом сказал Джейк. — Как это что? Ты еще спрашиваешь!
— Ты же сам слышал, чем меня назвал этот, как его, Монтегю.
— Вот ты нашел, кого слушать! Верблюда грушевидного.
— Да стой ты, разогнался! — М.Р. закурил вторую сигарету сразу за первой и уставился то ли на воображаемый горизонт, то ли внутрь себя. (Выражение его подвижной физиономии сделалось почти таким же, как у компаньона, когда тот начинал бредить насчет головоломки).
— Я хочу сказать одну штуку. Знаешь, они почему это думают? Потому что ни у одного из них нет друга. Это, понимаете ли, сказки, глупости и каждый за себя. А если нет — извольте, фиалка. Но я, собственно, не об этом. Это — ерунда. Ты же газеты каждый день читаешь. Видел, что пишут? «Забил до смерти жену». «Избили». «Обокрали». «Повесили за убийство». Все эти злодеи, владеющие искусством перевоплощения и говорящие на всех языках мира, как у Пинкертона, — таких случаев один на десять лет. Ты же в газете работал. Помнишь, что редактор говорил? «Придумайте что-нибудь легонькое». В том-то и дело, что все интересное большей частью придумывается. Совсем, как это делали мы: графини инкогнито, гениальные жулики, ясновидящие. Оно не настоящее, сэр!
Выражение лица у компаньона было таким, что Дюк всерьез боялся получить по морде. Поэтому он быстро продолжал:
— Ты же в борделе кого только не видел. Очень тебе там нравилось? Ну, погонялись бы мы за всяким сбродом. Ну, месяц, ну, два. Ну, полгода. А потом что? Ты же, помнишь, еще во Фриско рассказывал, как блевал дальше горизонта, когда ту девочку мертвую нашел? А, думаешь, замечательно тебе будет чьи-нибудь куски, по консервным банкам разложенные, собирать? А эксгумация если? О, я трус, еще бы: говорю вслух то, о чем никто не скажет, потому что мужчины и не положено. Ну, а чью-нибудь там любовницу мужу сдать — сможешь? Сможешь? Вот так-то, сэр. Это тебе не «Черная кошка», это жизнь!