Пять дней
Шрифт:
— У каждого из нас есть плохие привычки, — заметила я.
Мы вышли из кинотеатра на улицу.
— Вы всегда так добры?
— Сегодня днем я не была с вами добра.
— А-а… это… Не думаю, что вы…
— Я вела себя как стерва. Прошу простить меня за это. И если вы скажете, что я не была стервой…
— Хорошо, вы вели себя, как стерва. Как заправская стерва. — Ричард произнес это с озорной улыбкой на губах.
Я тоже улыбнулась:
— Вот и хорошо! Теперь, когда мы со всем этим разобрались…
Кафе, в которое он меня привел, называлось «Касабланка» и во многом походило на заведение Хамфри Богарта в одноименном фильме. Бармены были в смокингах,
— Думаете, сегодня мы встретим здесь Петера Лорре? [16]
— Ну, поскольку его застрелили в третьей части…
— А вы неплохо знаете кино.
— Не то чтобы… хотя, как и всем, «Касабланка» мне нравится.
Метрдотель спросил нас, с какой целью мы пришли: поесть, выпить или справиться о разрешении на выезд из Касабланки.
16
Петер Лорре (1904–1064) — австрийский и американский актер театра и кино, режиссер, сценарист. В фильме «Касабланка» исполнил роль мелкого преступника Угарте.
— Только выпить, — ответил Ричард.
— Очень хорошо, месье, — сказал официант с французским прононсом в манере Питера Селлерса. [17]
Едва нас усадили в кабинку — с навесом, как бедуинский шатер, — Ричард, закатив глаза, произнес:
— Простите. Если б я знал, что это тематический бар…
— Есть темы похуже «Касабланки». Слава богу, что вы меня не в «Хутерс» [18] привели.
— Не совсем в моем вкусе.
17
Селлерс, Питер (1925–1980) — британский актер. Наибольшую известность ему принес образ придурковатого инспектора Клузо в фильме Блейка Эдвардса «Розовая пантера» 1963 года и его продолжениях.
18
«Хутерс» (Hooters) — торговая марка двух американских частных ресторанных сетей: Hooters of America, Incorporated (базируется в Атланте) и Hooters, Incorporated (базируется в Клируотере). Само название ресторана в английском языке имеет двоякий смысл: с одной стороны, это сленговое название совы (отсюда и сова на логотипе), с другой — сленговое название женской груди (сиськи); также hooters созвучно с американским разговорным словом hooker (проститутка). Целевой клиентурой являются мужчины, поэтому основой имиджа является сексапильность официанток.
— Рада это слышать.
— Но если вы предпочитаете пойти куда-то еще…
— И лишить себя возможности вкусить очарования Марокко прямо в Кембридже?
— Я никогда не был в Северной Африке. И вообще нигде не был за пределами США и Канады.
— Я тоже. А в юности я всегда говорила себе, что буду много путешествовать, значительную часть своей жизни проведу в дороге.
— И я себе такое говорил.
— Вот сейчас смотришь на все это… Смешно. А помнится, когда мне было четырнадцать и я переживала обычные бзики переходного возраста — с мамой тогда отношения жутко разладились, — я ей заявила однажды, что вступаю во Французский Иностранный легион… Потому что я как-то посмотрела по телевизору один старый фильм с Лорелом и Харди, в котором они попадают в Иностранный
— «Сыновья пустыни».
— А говорите, что ничего не знаете о кино.
— Лишь обрывки бесполезной информации, вроде этой.
— В общем, я поступила так, как поступают дети, разозлившись на своих родителей. Вытащила из шкафа сумку, подсчитала свои сбережения из карманных денег, накопленные за минувшие месяцы, подумала, на каком автобусе добраться до Нью-Йорка, прикинула, хватит ли мне на билет до того места, где тогда стоял Иностранный легион…
— Скорей всего, в Джибути, — сказал Ричард.
— А где это Джибути?
— Где-то в Сахаре.
— Откуда вам известно, что в то время Иностранный легион стоял в Сахаре?
— Прочел в одной статье в «Нэшнл джиографик». С детства подписывался на этот журнал. С него и начались мои мечты о путешествиях. Со всех тех любопытных статей с красочными иллюстрациями — о Гималаях, бразильских дождевых лесах, Внешних Гебридских островах.
— Излюбленные пустынные места дислокации французского Иностранного легиона?
Он снова улыбнулся, подтвердил:
— Точно. Оттуда я и знаю, где находится Джибути.
— По-вашему, фильм с Лорел и Харди снимался там? — спросила я.
— А знаете, вы сообразительны.
— Никогда не считала себя таковой.
— То есть вам никто не говорил, что вы умны?
— Ну, кто-нибудь из учителей, профессоров — от случая к случаю. А так…
— Вы — умная женщина.
— Теперь вы пытаетесь мне льстить.
— Вы не любите лесть? — спросил он.
— Конечно, мне нравится, когда мне льстят. Просто… думаю, я этого не заслуживаю.
— С чего так?
— Вам не кажется, что вы излишне любопытны?
Его плечи вдруг опустились, он снова стушевался, с виноватым видом отвел глаза. К своему огромному удивлению, я осознала, что меня это больше не раздражает. Скорее я ему сочувствовала — сочувствовала, потому что слишком хорошо понимала его состояние: я тоже испытывала смущение и неловкость от собственной роли в общей картине жизни.
— Простите-простите, — извинился Ричард Коупленд. — Ну вот, опять я сначала говорю, потом думаю.
— Вы опять занимаетесь самоуничижением…
— Беру пример с вас.
— Один ноль в вашу пользу.
— Я не пытался заработать очко.
— Знаю. И знаю, что порой мы критикуем других за то, чего не хватает нам самим.
— Я не воспринял ваши слова как критику.
— По-моему, я критиковала.
— Вы всегда так самокритичны… я это говорю, потому что сам такой.
— Я заметила. Но я не ответила на ваш вопрос, да?
Ричард улыбнулся мне. Я тоже ему улыбнулась — и одновременно с изумлением подумала, как удивительно легко общаться с этим человеком, мы словно вдохновляем друг друга на импровизации. К нам подошел официант. Мы оба заказали по бокалу красного вина. Мне понравилось, как Ричард повел себя: когда официант предложил ему на выбор «мерло», «каберне савиньон» или «пино нуар», он признался, что плохо разбирается в винах и готов последовать чужому совету.
— Легкое или крепленое красное? — уточнил официант.
— Что-нибудь среднее, — ответил Ричард.
— Тогда «пино нуар». Для дамы то же самое?
— Почему бы и нет? — согласилась я.
Официант удалился.
— Выходит, вы не боитесь признаться в том, что чего-то не знаете, — заметила я.
— Я много чего не знаю.
— Я тоже. Но большинство людей даже помыслить не могут о том, чтобы открыть кому-то этот маленький факт.
— Отец всегда говорил мне, что в жизни есть три важных слова: «Я не знаю».