Пять капель смерти
Шрифт:
— Попались, поджигатели!
Командир мой усмехается, руки приподнял и говорит:
— Наконец-то Андрей Игнатьевич пожаловал. А мы уж четверть часа палим, а вас все нет и нет. Непорядок.
Околоточный — фамилия у него Заблоцкий — наган еще держит, присмотрелся и говорит в сомнении:
— Родион Георгиевич, никак вы?
— И Джуранский со мной. Как же без него.
Заблоцкий оружие убрал, извиняется, честь отдает. Ванзаров с ним за руку поздоровался, городовых приветствует. Те заулыбались, узнали знаменитость. Мне околоточный только
Ванзаров спрашивает:
— Почему приняли нас за поджигателей?
— Вертелись тут у дачи какие-то личности, — Заблоцкий говорит.
— Наверное, наши филеры.
— Нет, филеров постовой признал. Нынче постовой прибегает, говорит: «Стреляют», а где — не понять. Тут извозчик городской удирает, остановили его, он говорит: «Привез на зеленую дачу двух господ, велели ждать. Как стрельба началась, так и драпанул от греха подальше». Я сразу смекнул, что к профессору опять полезли.
— Что значит «опять»?
— Повадился кто-то на этой даче шалить. Уж дважды гоняли.
— Когда это случилось?
— Значит, вчера и третьего дня…
— Приметы запомнили?
Околоточный оборачивается к пожилому городовому:
— Медведев, ты гонял? Докладывай.
Вижу, Медведев смущается перед знаменитостью, портупею поправил и говорит:
— Вашбродь, так докладывать нечего…
Заблоцкий насупился: безобразие, при таком госте подчиненные его позорят.
— То есть как «нечего»? — рычит. — Да ты знаешь, кто перед тобой? Сам чиновник для особых поручений от сыскной полиции!
Городовой, бедолага, смутился окончательно:
— Темно уже было, почитай, сумерки… Я обход делал, вижу, по заднему двору кто-то пробирается…
— Мужчина или женщина? — Ванзаров спрашивает.
— Не понять, может, и баба… — городовой задумался. — А может, и нет.
Околоточный только развел руками:
— Вот так и работаем! Не взыщите.
Ванзаров его по плечу похлопал и говорит:
— Не только вы подозреваемых упустили.
— Это в них вы стреляли? — спрашивает Заблоцкий.
— Стрелял не я, а ротмистр. Что же касается цели, то могу сказать, что она спешно удалилась на санях. Кто-нибудь видел розвальни?
Городовые мнутся, все ясно: и не смотрели даже.
Заблоцкий вежливо кашлянул и говорит:
— Я, конечно, понимаю, у вас сыск, но не подаст ли профессор жалобу?
— Если подаст, знаете, на кого ее перевести. Отказываться не будем. Для сведения: мы с ротмистром расследуем двойное убийство, к которому, возможно, причастен профессор. В дом проникли потому, что непосредственно преследовали подозреваемого. Это вам для отчета. Не стесняйтесь.
— Благодарю, Родион Георгиевич.
— От себя, Андрей Игнатьевич, прошу обратить на эту дачу особое внимание: не исключено, что ее попытаются поджечь еще раз. Понимаю, что особый пост выставить не сможете. Но постарайтесь
— Благодарю за сведения.
— Как сцапаете, телефонируйте мне в управление. Прибуду я или ротмистр. Жалоб не бойтесь.
Мы уже к выходу двинулись, как вдруг городовой Медведев спрашивает у околоточного разрешения обратиться к господину из сыскной. Заблоцкий нахмурился, но делать нечего.
Медведев говорит:
— Приказали задерживать всех… А как быть с вашими сотрудниками?
Заблоцкий как рявкнет:
— Что ты мелешь, Медведев?
Ванзаров попросил не горячиться, а доложить подробности.
— Вчера это было, часу в третьем дня… — отвечает Медведев. — Подъезжают, значит, сани, а в них барышня. Я, конечно, подошел, спрашиваю, кем будете, что делаете. Она посмотрела и говорит: «Служу агентом в сыскной полиции, у меня секретное задание».
— Как выглядела дама?
— Не могу знать, у ней на лице вуаль черная насунута.
— Не спросили, у кого служит в сыскной?
— А как же, спросил…
— И она ответил, что служит секретным агентом у меня, — сказал Ванзаров. — Видите, ротмистр, какая умница нам попалась.
Городовой вздохнул печально и спрашивает.
— Вашбродь, так что с нею делать?
— Медведев, никакой пощады моим сотрудникам. Крутите и сразу ко мне. Только смотрите, чтобы она вас не прикончила. Вообще с женщинами надо быть начеку, а с этой — особенно.
Так-то вот на дачу съездили.
Дама в вуали задержалась на углу Малого проспекта и 7-й линии Васильевского острова. Она поправила сбившуюся накидку, всматриваясь в витрину кондитерской лавки, расправила складки и привела в порядок меховую опушку. В вечерних сумерках прохожие прятались по подъездам от наседавшего мороза. Вдали мерзли трое городовых.
Постояв еще, изучая витрину, а заодно осматривая улицу в отражении, она двинулась по заснеженному тротуару и неторопливо дошла до неприметной подворотни. У нее за спиной раздался сухой кашель. Дама резво обернулась. Старичок в драном зипуне, сильно горбясь, поклонился и, сняв с седой головы ермолку, промолвил:
— Подай на хлеб, матушка.
С виду — один из странников, что ходят по монастырям и живут на то, что бог пошлет. Таких было много во всех городах России. Но только не в столице. Беспаспортных бродяг задерживали на заставах, держали в арестантском доме, при случае воспитывали ударами розог и высылали из Петербурга. Ловили не всех. Нищие толклись на папертях храмов или у ночлежек. Но просить на хлеб у доходного дома не каждый осмелится.
С виду — классический «калика перехожий»: курчавая нечесаная бороденка, давно не стриженные космы, котомка за плечами. Только личико узкое и тонкое да глаза смотрели молодо и дерзко.