Пять капель смерти

Чиж Антон

— Вы проживали в Коломенской части на Садовой улице в доме № **?

— Да, проживала… Когда-то…

— Вы агент Особого отдела Департамента полиции по кличке Совка?

— Не понимаю, о чем вы говорите…

Молодец, усвоила урок Жбачинского: агент Особого отдела ни при каких обстоятельствах не должен признаться. В чем угодно, но только не в причастности к нашей службе.

— Зачем вы убили своего связника?

— Не понимаю, о чем вы говорите…

Крепкий орешек. Разговор будет трудный, если не сказать

жесткий. Такие вот хрупкие на вид оказываются порой крайне упрямы. Я был уверен, что в руках моих специалистов долго запираться никакой упрямец не сможет. Вернее — не выдержит. Пора забирать. Я спросил, сможет ли она передвигаться сама.

— Она не сможет идти, — за нее ответил Ванзаров. — Ротмистр нес ее на руках.

Я дал знак. Агенты подхватили Лёхину под мышки. Она повисла у них на руках, словно безжизненная кукла. Голова болталась, как неживая. Видимо, придется нести. А прежде чем допрашивать, привести ее в чувство.

Вдруг она встрепенулась и посмотрела мне прямо в глаза:

— Куда вы меня забираете? В полицию?

Агенты мои проявили недопустимую несдержанность и усмехнулись.

— Вы жандармы? — спрашивает.

Барышня играла хорошо, но явно переигрывала. Такая наивность была чрезмерна.

— Там узнаешь, сволочь, — сказал мой агент и легонько шлепнул ее по щеке. — Узнаешь, как офицеров убивать.

Лёхина попросила ее отпустить, она может стоять. Я разрешил. Агенты ослабили хватку. Барышня качнулась, но удержалась на ногах.

— Думаете, что пытками остановите борьбу народа за свободу? Скоро узнаете, как ошибались, палачи!

— Если желаете произнести зажигательную речь, не будем терять время, — сказал я. — Для таких выступлений у нас имеется прекрасная одиночная камера.

— За все рассчитаешься, обещаю, — добавил мой агент. Извиняло его только одно: они были близкими друзьями со Жбачинским.

Лёхина улыбнулась, глубоко вздохнула и сказала:

— Отмщение близится! Будьте вы прокляты!

Сунув руку под жакет, что-то дернула, раздался глухой хлопок, и она повалилась ничком. Никто из моих людей не успел среагировать. Все произошло так стремительно, переход от бессилия к атаке был столь резок, что мы только наблюдали. Барышня великолепно усыпила нашу бдительность, и вместо живого свидетеля мы получили умирающее тело с кровавым пятном на левой стороне блузки.

Когда агенты пришли в себя и бросились помогать, было поздно. Прошла судорога, у края губ появилась струйка крови, она затихла, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. Агент вынул из ее ладони крохотный дамский браунинг с перламутровой рукояткой. В этом был только один положительный момент: Ванзаров действительно ее не обыскивал. Получилось, что мой приказ меня же и загнал в ловушку.

События развивались стремительно. Как только тело упало на паркет, в кабинет ворвался Джуранский с револьвером

на изготовку. Ротмистр был настроен крайне решительно, видимо, сторожил под дверью. Ванзарову пришлось успокоить его окриком. Тут же появился Лебедев, который тоже был недалеко. Он предложил свои услуги, вызвался осмотреть тело, но этого не требовалось. Одолжив у хозяина кабинета ковер, испорченный кровью, агенты завернули тело и вынесли. Оставлять его в сыскной не было никакого смысла.

Я остался сказать Ванзарову пару слов.

Он прекрасно умеет скрывать чувства. Полное равнодушие могло обмануть кого угодно, но только не меня. Я прекрасно знал, что творится у него на душе и как он относится к некоторым нашим методам. В сыске работают люди мягкие и отзывчивые. Они не понимают, что значит вести непрекращающуюся борьбу с врагами режима. Мне искренно не хотелось, чтобы у Ванзарова остался неприятный осадок от всей этой истории. По служебному порядку я всегда мог ему приказать, но личные отношения портить не следовало. Таков мой принцип. И потому я решил приоткрыть ему кое-какие детали.

— Барышня, которую вам наверняка жалко, не совсем та, за кого себя выдавала. Когда мы искали ее, обнаружилось, что в Петербурге она жила по подложным документам. На самом деле она — Раса Гедеминас Адамкуте, единственная дочка богатого виленского помещика Адамкуса, можно сказать, золотая молодежь. Вместо того чтобы радоваться жизни, выйти замуж и продолжать род, Раса связалась с революционным кружком «Саюдис» и стала членом его боевого отряда. На их счету убийство нескольких жандармских офицеров, покушение на градоначальника Вильно и серия ограблений банков. Можно только догадываться, с какой целью она прибыла в столицу.

— Она лично принимала участие в этих акциях? — спросил Ванзаров столь равнодушно, будто я не сообщил ему информацию высшей секретности, а поделился планами на отпуск.

Я сказал, что такой информации у нас нет. Ее связь с боевиками несомненна. Да и смерть Жбачинского на это указывает.

— Позвольте вопрос?

В такой ситуации я счел это допустимым.

— Насколько знаю, агента стараются оградить от случайного разоблачения, поэтому в лицо его знает только офицер-связник. Во всяком случае, такой порядок в Охранном отделении. В вашем ведомстве порядки не менее строгие?

Нельзя было не согласиться.

— Фотография агента хранится личном деле?

— Верно. Агент Совка завербована недавно, и дело на нее Жбачинский завести не успел.

— Как же узнали, что вашего сотрудника убила она?

— В пиджаке Жбачинского находился ее портрет, который прошу вернуть.

Ванзаров отдал мне фотокарточку и спросил:

— Зачем вашему офицеру понадобился снимок, когда он шел на встречу с агентом?

— У него были для этого свои резоны, — ответил я.