Пять красных футболок
Шрифт:
На следующий день я лежала на кровати, считала часы до выписки и думала о том, кто же ждал меня дома и ждал ли вообще. Мама, которая посвятила себя больше профессии инженера, чем семье или папа, который безмерно любил нас с мамой, но не заметил как его дочь выросла, потому что постоянно пропадал в командировках? Все, что я помнила о маме – это то, как она сидела вечерами за чертежами и приговаривала в пол голоса: «Главное, правильно рассчитать. Главное, правильно рассчитать». Мама много лет посвятила проектированию зданий, это было делом ее жизни. Да, мне часто не хватало ее внимания, я обижалась, но всегда с гордостью показывала друзьям дома и административные здания на главных улицах города, над которыми потрудилась мама. И да, на ночь я больше слушала рассказов о жизни инженеров, чем сказок. Папу я тоже могла вспомнить едва ли после травмы. В памяти
Лиза зашла в палату, оборвав мои воспоминания. Медсестра сообщила, что выпишут меня уже в течение часа и попросила проверить, чтобы я ничего не забыла. Я так сильно нервничала, что раз пять проверила тумбочку, чтобы действительно не оставить там какую-то ценную вещь, зацепку к прошлому. Когда делать уже совсем ничего не хотелось, а ожидание начало казаться тихой пыткой, я все же набралась смелости и позвонила по номеру, который выучила наизусть в первую очередь.
– Говори скорее, я в командировке, – ответил женский голос вместо приветствия.
– Мам, это я.
– Да, знаю я. Говорю же, скорее.
– Мам, я в больнице… Видишь ли, у меня тут сотрясение… амнезия.
– Что? Такого ты еще не выдумывала, – усмехнулась она, – Как это по-детски, Вик! Не хватает смелости признавать собственные промахи, зато маскировать их под мнимое отсутствие памяти – легко, да?
– Мнимое?! – я не поверила услышанному.
– Что, амнезия усугубилась?
– Почему ты со мной так разговариваешь, что я сделала?
– Что ты сделала, Вик? Тебе двадцать семь, а ты до сих пор задаешь вопросы, словно тебе пять, – она положила трубку.
Я была раздавлена. Меня будто тоже отключили вместе с телефоном. Я не сразу смогла подняться с постели, голова опять кружилась, хотя уже два дня я была в полной уверенности, что ощущения эти меня больше никогда не побеспокоят. Медленно я сделала несколько шагов к зеркалу. Бледное худое лицо наблюдало за каждым моим движением. К уже имеющимся вопросам прибавились новые. Что такого я могла сказать или сделать, чтобы обидеть родного человека настолько, чтобы он не поверил в то, что я попала в трудную ситуацию. В порыве противоречивых чувств я быстро набрала номер отца. Автоответчик. Я набрала еще, но чужой голос уверял, что телефон абонента выключен. Было обидно до слез. Я успокаивала себя тем, что для папы это было нормальным, потому что когда он уходил в рейс, то не всегда смотрел за уровнем зарядки мобильного, так как следил за дорогой. Папа был человеком ответственным и очень аккуратным в вождении, поэтому старался не отвлекаться в пути. Отец никогда не употреблял алкоголь перед рейсом и даже отказывался от некоторых лекарств, считая, что они снижают внимательность. Я предположила, что пока я отлеживалась в больнице отец мог быть в рейсе и все же надеялась застать его дома, поэтому твердо решила, что как только выйду за территорию больницы, то сразу поеду по адресу прописки. Я с грустью посмотрела на настенные часы, оставалось пятнадцать минут до выписки. Утомленная ожиданием, я закрыла глаза и не заметила как уснула.
– Ты говорил, что помогаешь, – обвиняла во сне я Ангела, – а меня родная мать не принимает! Она холодная и отстраненная. Никому нет дела до моих чувств!
– Дитя, разве не было в моих словах того, что помощь не всегда кажется помощью. Разве не уверовал тебя, что прийти помощь может не только в лицах любви. В жизни человеческой есть друзья и есть враги, но в духовной реальности этаких ограничений нет, ибо не каждый ли человек может сотворить учение, будь он враг или друг?
– Да, хоть кто! – злилась я, – Хоть друг, хоть враг. Никому я не нужна.
– Ты говоришь о человеческих чувствах, Дитя. О своих чувствах. А много ли раз ты была тем, кто интересовался теми же чувствами, присутствующими в других?
– Что ты имеешь в виду?
– Дитя, ты не желаешь вспомнить забытое, будь так. Но не составит труда для тебя вспомнить то, что говорила и делала после того, как пришла в сознание. Как много ты сама заботилась о чувствах людей, истинно желающих помочь тебе? О нужности же своей рассуждать
– Я уже ничего не понимаю. Ты, что обвиняешь меня в том, что я сама по своей же воле забыла прошлую жизнь?
– Мы никогда не обвиняем, Дитя.
– И кто же такие мы? Хватит говорить высокопарно! Не хочу, не хочу.... А, кажется я поняла! Ты тоже будешь выгораживать эту толстуху Олю, да?
– Мы не обвиняем и мы не выгораживаем. Каждое Дитя равное в любви для нас. И чувства каждого из вас важны в равной степени для нас. Я только выполняю твою просьбу о помощи, ведь и без мольбы мы не приходим.
– Не увидела я никакой помощи, только обвинения! Даже Белла, которая любит ржать над другими думает, что я была не справедлива к Оле.
Ответ не последовал, сон растворился подобно туману. Не успела я переварить увиденное и встать с кровати, как у двери появилась Лиза. С улыбкой она пригласила меня к выходу, предупредив, что за утерянные вещи администрация больницы ответственности не несет и она надеется, что я ничего не забыла. Я убедилась, что содержимое сумок на месте и направилась туда, где я так долго мечтала и боялась очутиться. Перед тем, как закрыть дверь, я взглянула еще раз в единственное маленькое окно. Мимо пронеслась стая ворон с громким криком, а я с тяжелым предчувствием в груди покинула помещение, ставшее мне временным укрытием от внешнего мира. Я ожидала, что когда окажусь на улице, то меня переполнит вдохновение и радость, но ничего подобного не произошло. Февральская погода давила на психику, хотелось укутаться в теплое одеяло и проспать до весны. Несмотря на предостережения Беллы, держаться подальше от общественного транспорта и любого скопления людей, я побрела на ближайшую остановку, решив узнать у прохожих как добраться до нужного адреса. Необходимо было проехать всего три остановки. Заняв самое дальнее место в троллейбусе и уставившись в окно, я ждала, когда водитель троллейбуса наконец выжмет газ, но он медлил, две минуты тянулись как две вечности. Я обратила внимание, что весь проезжающий мимо пассажирский транспорт практически пустовал. На остановках почти не было людей, а те редкие ожидающие, которых удавалось обнаружить держались в стороне друг от друга, не ближе метра. Белла, конечно, рассказывала о чрезвычайной обстановке и нетипичном поведении людей, но до сих пор я не очень себе представляла, что это могло быть именно так. Подобной реакции общества я не ожидала и сама уже начинала нервничать. Выходить из троллейбуса было уже поздно, поэтому чтобы отвлечься я медленно оглядела салон и увидела несколько объявлений. Плакаты предупреждали население о том, как определить террориста, что нужно было делать при обнаружении подозрительного предмета, как вести себя и куда обращаться в случае угрозы здоровью и жизни. Дрожь прошла по позвоночнику, теперь я прокручивала в памяти каждое слово бывшей соседки по палате. Белла говорила, что взрыв произошел именно на остановке общественного транспорта, а значит он вполне мог зацепить и такой троллейбус, в котором сидела я. Мне захотелось подбежать к водителю и поторопить его ехать скорее, но признав в себе чувство паники, я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Стало легче. Я достала телефон и сразу же моим вниманием завладело входящее сообщение от Ланы: «Доброго. Ты в городе? Требуется твое присутствие в офисе. Когда ждать?». Я окончательно вскипела и без раздумий набрала номер начальницы.
– Наконец-то! – воскликнул мелодичный женский голос, – Куда пропала?
По записям дневника, я представляла Лану жуткой старой ведьмой или, на крайний случай, горбатой колдуньей вроде той, что стоит с колючей ухмылкой над котлом и варит зелье из лягушат. Нет, мои фантазии исчезли сразу, как только «ведьма» заговорила. Женственный, тягучий как карамель голос осадил мой пыл и я готова была воспринимать все, что она скажет.
– Вика, где пропадала? Я пошла тебе навстречу, а ты меня игнорить решила?
– Лана говорила мягко, но строго.
– Это вы, Лана?
– Она совсем обнаглела! Конечно, это я. И с каких пор мы на «вы»?
– Да?
– Вика, да что с тобой? После отдыха не отошла? Вот не хотела тебя отпускать. Знала, ведь я знала, что расслабишься, а мне потом отдуваться перед заказчиком. Так! Соберись и сообщи, завтра во сколько приедешь?
– Куда?
– Она там совсем переотдыхала? На вечеринку зову тебя.
– Вечеринку?
– Да, что с тобой? Шучу я. В офис во сколько явишься?