Пять лет на острове Врангеля

Минеев Ареф Иванович

Во время длительных пург, когда плотно закрыты двери и окна, нам приходилось подолгу сидеть в спертом воздухе комнат, беспрестанно загрязняемом отходящими газами керосиновых ламп. Единственной вентиляцией были печные дымоходы. В таких условиях великим благом было бы электрическое освещение, но мы могли только мечтать о нем…

Люди, жившие в новом доме, на косе, почти не испытывали всех этих неудобств. За пять лет двери и окна ни разу не заметались. В самую сильную пургу возможно было открыть форточку и проветрить жилье. Дом ни разу не превращался в подвал.

Время, когда мы сидели закупоренные в своем жилье, было наиболее тяжелым и гнетущим. Наружу выходили только при крайней надобности, но эти надобности возникали ежедневно. Нужно было кормить собак, выбросить шлак печей и кухни и пр. Когда ветер бывал особенно силен и пурга свирепа, надо было итти на косу — проверять, не сорвало ли с вешал шкуры белого медведя. Обычно мы ходили вдвоем с Павловым. Оставлять шкуры на дворе, не подняв их высоко, нельзя: собаки, спущенные с цепей по случаю пурги, объедят нос и лапы, испортив этим шкуры.

Перед тем как выходить, тщательно одеваешься, хотя бы выходишь на минуту, — иначе снег может забраться в самые неожиданные места.

Хорошо одеться на Севере — не так просто. Недаром у эскимосов эпитет «он умеет одеваться» является хвалебным эпитетом. Можно надеть на себя множество меховой одежды, и все же чувствовать себя скверно. Важно не количество.

Одежда должна быть легка, удобна и тепла. Все, что стесняет движения или допускает к телу холодный воздух, должно быть устранено. Поэтому — никаких застежек, ничего лишнего.

Лучшим материалом для пошивки полярной одежды является мех оленя — пыжик или недоросль, но лучше пыжик. Первоначально мы сделали для себя одежду, точно скопировав ее с эскимосской. Но в первую же зиму мы на себе убедились, что одежда, выработавшаяся веками, не вполне рациональна. Многое в ней делается по традиции. Эскимос носит брюки мехом внутрь. Надевает он их на голое тело. Как трико, плотно охватывают они его ноги. На торс он одевает мехом же внутрь «стаканчик» — длиннополую рубаху без воротника и капюшона. В большие стужи, когда предстоит долгий путь, на ноги надевается вторая пара брюк мехом наружу, а поверх — ездовая кухлянка, спускающаяся ниже колен и укорачиваемая поясом. Брюки держатся на бедрах помощью «очкура» — ремешка, продернутого в специальную складку. Пояс на кухлянке находится выше брюк и поэтому, когда эскимосу приходится наклоняться, спина его часто обнажается. Капюшон у кухлянки открытый, все лицо и шея открыты, и в пургу туземцы вынуждены заматывать шею шарфами или просто тряпьем. Так же неудобны и головные уборы — малахаи. Лоб обычно открыт, шея сзади также. Только обувь у эскимосов безупречна.

«Стаканчики» на вторую зиму мы заменили меховыми рубашками без приполка с капюшоном, при чем — по инициативе Власовой — мы сделали глухие капюшоны, стягивающиеся при надобности шнурком, уменьшающим наружное отверстие до желаемых размеров. Вся голова, лицо и шея плотно укрывались мехом, и только небольшое круглое отверстие открывало среднюю часть лица — глаза, нос и при желании рот. Ветер, снег и холод совершенно не имели доступа к шее и подбородку. Малахай мы заменили легкой шапкой, сделанной почти по типу шапки Фритьофа Нансена. Мы только значительно углубили ее, так что шапка полностью закрывала лоб. От тульи спускались широкие «уши», полностью закрывавшие щеки до глазных впадин. Сзади «уши» переходили в достаточно широкую полосу меха, полностью закрывавшую шею. Наши шапки напоминали авиационные шлемы, только еще больше закрывали лицо и были легки и пушисты. Брюки мы делали с высоким поясом, доходившим до груди, при чем они были значительно шире эскимосских. Для стуж и пург мы сделали кухлянки чуть выше колен и тоже с глухими капюшонами. Кухлянки, как правило, не подпоясывались. Потом и эскимосы начали заимствовать у нас и шить для себя рубахи с закрытыми капюшонами.

Улучшив и научившись как следует пользоваться одеждой, мы все остальные годы не имели основания жаловаться на холод и неудобства, хотя нам приходилось оставаться на морозе и ветре по многу дней вдали от жилья.

Полярная зима и ночь наряду с неприятными моментами дают возможность человеку пережить такие ощущения, каких не переживешь и за десять лет жизни в средних широтах.

Не всегда дует ветер, не всегда метет, не всегда небо покрыто тучами. Небо бывает ясно, луна светит ярко. Тихо-тихо. В такое время полярная ночь изумительна, прекрасна.

На черном небе, усеянном мерцающими светляками звезд, четко вырисовывается линия белых гор. Вдаль уходящая белизна не становится темнее, и мыс Гавайи за 18 километров сверкает ярко, словно под лучами солнца. Нет темных пятен. Ничто не поглощает лунных лучей. Старушка луна льет свет так щедро, что глазам становится больно. Все спит, плотно укрытое толщами снега, все неподвижно и мертво. Земля лежит спокойно. Море же, изборожденное грядами хаотических торосистых нагромождений, свидетельствует о титанической борьбе мороза и воды. Море долго сопротивлялось сковывающим усилиям зимы, часто ломало ледяной панцырь. Всю зиму оно пытается, стряхнуть с себя холодные оковы, но зима сильна. Снова и снова сковывает она освобождающиеся участки льдом. Иногда с моря несется гул, словно тысячи орудий кому-то салютуют. Это море дробит и крошит лед. Но — еще выше торосы, еще чаще гряды ледяных хребтов. Свирепые пурги стремятся замести снегом все следы строптивости моря, но ветер бессилен что-либо сделать. Поднимаются ввысь ледяные монументы. Будет день — зашумит под солнцем море, а пока ледяные, зеркально-блестящие грани игл и обелисков, отражая лунный свет, зажигают в море призрачные сине-зеленые огни. Все спит, зачарованное морозом, только желтые блики окон, да дым, вертикально поднимающийся ввысь, свидетельствует, что и здесь на заснеженном «краю земли» есть люди — посланцы великой социалистической родины, осуществляющие волю партии и советской власти.

Высоко в небе возникает легкий луч. Он растет и ширится. Это уже не луч, а множество лучей. Они то струятся, вырастая в гигантские занавесы, многоцветные и живые, словно колеблемые ветром, то, успокоившись, недвижно горят в вышине.

Неоднократно случалось ездить в такое время на собаках, быть вдалеке от дома. Эти поездки, несмотря на зверскую стужу, никогда не оставляли неприятного впечатления.

Первобытная тишина пеленой лежит над ландшафтом, нарушаемая только ударами собачьих лап о снег. Изредка скрипнет полоз нарты, давая знать, что войда [26] стерлась. Собаки бегут легко и ровно. Сзади и спереди как тени бесшумно скользят спутники. Извиваются упряжки, выполняя каприз первой полозницы.

26

Войда — тонкий ледяной слой, наносимый на рабочую поверхность полозьев.

Хорошо ехать в такое время!..

Не всякое северное сияние красиво. Неподвижное сияние, напоминающее светящееся облако зеленовато-опалового цвета, не производит большого впечатления. Но очень часто мы наблюдали, северные сияния многоцветные, как радуга, самых разнообразных форм: то в виде гигантских полотнищ, расстеленных по небу и как будто волнуемых ветрам, то угасавших, то загоравшихся вновь; то в виде гигантских занавесов, спущенных на землю, готовых вот-вот зацепиться за горы, — они волнуются, меркнут и загораются с прежней силой. То это не занавесы и не полотнища, а разноцветные стрелы и копья, свисающие с неба, их как будто бы кто-то бросает сверху вниз, они возникают и пропадают с невероятной быстротой.

Сияния эти бывают непередаваемо прекрасны. Мне кажется, что нет в палитре художника красок и нет мастерства, могущих воссоздать всю мощь, всю красоту живой феерии красок, огня и движения…

Глава VII

ПОИСКИ ЭЙЕЛЬСОНА И БОРЛАНДА

Еще когда мы шли к острову Врангеля, радист «Литке» Мешалин связался с шхуной Свенсона «Нанук», шедшей в устье реки Колымы. Другое судно Свенсона «Элэзиф» погибло тогда невдалеке от мыса Северного. Первую весть об этом Свенсону передал Дублицкий. В Колыму же шел наш пароход «Ставрополь». На обратном пути и «Ставрополь» и «Нанук» зазимовали: лед не позволил им выйти на чистую воду. На шхуне «Нанук» было много ценной пушнины, а на «Ставрополе» — пассажиры. Из Аляски была организована лётная экспедиция для вывоза со шхуны «Нанук» пушнины. Об этом мы узнали из отрывочных сигналов радио.