Пять лет на острове Врангеля
Шрифт:
Как только я получил телеграмму с запросами относительно того, сможем ли мы обойтись без судна, я ответил:
«Пароход «Колыма». Дьякову. Срочно.
Ледовым условиям судно острову посылать не следует. Введением жестких норм дефицитные товары обойдемся, топливо будем экономить, заготавливать дрова. Сожалею потере «Чукотки».
Такую же, примерно телеграмму я отправил и во Владивосток, запросивший меня о состоянии колонии и о посылке судна.
Я думал, что после гибели «Чукотки» и наших телеграмм на материке до следующего года не встанет вопрос о посылке другого судна. Решив, что к нам судно не придет, мы все внимание уделили заготовке к зиме достаточных количеств мяса, потому что в этом году свежее мясо для всех нас должно было играть гораздо большую роль, чем в прошедшие годы, так как витаминозных продуктов, которых у нас было много в первые два года, на третий год осталось очень мало. На наше несчастье, лед у острова в этом году был до крайности плох. За пять лет, что мы прожили на острове, с точки зрения промысловой не было ни одного года столь неудачного, как 1931-й.
В этом году лед оторвало от берега в районе бухты «Роджерс» только 20 августа, то-есть с запозданием против обычного больше чем на месяц. Такое состояние льда было не только по южному побережью, но и вокруг всего острова.
В устьях больших рек теплые воды, уносимые с острова, разрушали ледяную броню у самого берега, постепенно создавая более или менее крупные полыньи. В частности, у устья реки «Нашей» к востоку от бухты Роджерс образовалась небольшая полынья, с каждым днем увеличивавшаяся. К началу августа в ней появились моржи. Но пробраться туда по воде на крупной промысловой посуде мы никак не могли.
В самом начале августа мы решили начать промысел моржа в устье реки «Нашей» на чукотских кожаных байдарах. В нашем распоряжении были две небольшие одноморжевые байдары, то-есть байдары, каркасы которых обтянуты одной моржевой шкурой. Охотиться на этих байдарах удовольствие маленькое, потому что они слишком утлы, валки, и охота на них чревата многими опасностями, к тому же емкость такой байдары очень невелика. Даже если убьешь большое количество животных, увезти с собой зараз можешь только двух моржей — по моржу на байдару. И то — без костей, без внутренностей и только в том случае, если количество промышленников не будет превышать трех человек на каждом «судне».
Но иного выхода у нас не было. Мясо нам заготавливать было совершенно необходимо: без мяса погибнет вся собачья стая, а это значит, что и нам будет во много раз труднее. Недостаток топлива вынудит нас заготавливать плавник и возить его на собаках, без них же проводить дровозаготовки нельзя. Рассчитывать на эскимосские хозяйства, чтобы позаимствовать мясо у них, мы не могли, так как, по нашим сведениям, к тому времени на всем южном побережьи было убито только два или три моржа. Даже в середине августа в бухте Сомнительной было убито только четыре моржа, тогда как собственные потребности этого становища были не менее 20—24 моржей в год. Хоть на байдарах, а бить моржей было необходимо!
Ветры, дувшие довольно упорно с начала августа, разрушили основательно лед в бухте Роджерс, но уйти из бухты он не мог. При выходе из бухты стоял сплошной морской лед, лед же бухты поломало на различной величины поля и гоняло их из конца в конец отливами, приливами и ветрами.
Глядя на лед бухты, я пришел к заключению, что если мы как следует поработаем, то сможем перебросить через льды в самый конец бухты наш большой моторный вельбот. Там, через песчаную косу, отделявшую бухту от моря, — всего полтораста сажен, — можно будет вельбот перетащить волоком из бухты в море и по заберегу выбраться в полынью у устья реки «Нашей». Если бы нам удалось исполнить это, можно было бы сказать, что проблема заготовки моржевого мяса разрешена удовлетворительно.
Всего нас на Роджерсе к тому моменту было шесть человек, при чем только четыре могли отдавать все свое время промыслу. Два человека — радист Боганов и метеоролог Званцев — могли заниматься этим делом только в свободное время.
9-го августа с утра начали готовиться к походу через лед бухты. Спустили на воду вельбот, поставили, но не укрепили двигатель, погрузили горючее, смазочное масло, палатки, продовольствие и прочее снаряжение и вчетвером двинулись по бухте.
Первую треть пути мы проделали в течение нескольких часов этим же днем. Нам беспрерывно приходилось выскакивать из вельбота на лед, рубить топорами, чтобы расширить каналы. Там, где лед состоял из скопища мелких льдин, мы их растаскивали, расталкивали и продвигали в образовавшиеся каналы вельбот; но там, где каналы были сжаты крупными ледяными полями, которые не поддавались нашим усилиям, мы пускали в ход топоры. За несколько часов работы при ветре и тумане мы сумели продвинуться вперед только на два километра. Дальше нас встретило большое невзломанное поле льда, которое покрывало всю бухту от материкового берега до косы, и только у самой косы оставалась узкая полоска воды. Этой полоской мы и решили воспользоваться для того, чтобы пробраться на воду, видневшуюся за этим полем.
Только мы вошли в этот канал, держась вплотную ко льду, как днище посудины начало цеплять дно. Полынья постепенно сужалась, и нас прижимало все ближе и ближе к берегу. Наконец, вельбот оказался на мели. Мы вышли на льдину и с остервенением начали рубить, крошить лед, выталкивать его на чистую воду. За два с половиной часа мы изрубили громадную льдину, все время продвигая вельбот к самому ее краю.
Но как мы быстро и упорно ни работали, так же быстро и упорно полынья мельчала. Шел отлив, воды становилось меньше. Мы поняли, что сейчас ничего сделать больше не сможем. Надо было ждать большой воды.
За время работы мы вымокли все, как мыши, на нас не было, что называется, сухой нитки. В довершение наших злоключений, дувший с утра ветер значительно усилился, мокрый туман, висевший пеленой над бухтой и тундрой, перешел в крупный, падающий мокрыми тяжелыми лохмотьями снег. Он густо падал и скоро покрыл белой пеленой и тундру, и косу, а лед, обычно серый, местами даже черный, тоже покрылся снегом и стал по-зимнему белым.
Когда вода поднялась достаточно высоко и вельбот всплыл, мы с большим трудом переползли нашим каналом на чистую воду и на веслах пошли дальше. Вдалеке виднелось еще несколько перемычек льда. Это были все же только перемычки, а не поля, и мы с ними сравнительно легко справились.
К концу следующего дня мы были в конце бухты. Несмотря на то, что устали мы зверски, иззябли основательно, отдыхать мы не решились, потому что лед мог в любой момент двинуться обратно и прижать вельбот так, что от него и щепок бы не собрали. Поэтому мы сейчас же продвинули вельбот как можно дальше к берегу, начали его разгружать, подальше вытащили его на берег, положили доски, на них — катки и на этих катках постепенно перекатили вельбот из бухты в море. Там, как только мы его свели в полынью, мы опять в него все погрузили, поставили мотор, вывели на большую воду и занялись окончательным монтажем и заправкой двигателя.
Промысловый лагерь, состоявший из нескольких палаток, которые мы разбили в устье реки «Нашей», был плох. С неба беспрерывно сеяло влагой, мы очень быстро промокли, и в палатках было так сыро, как и снаружи. Мы по возможности старались от этой сырости избавиться, но наши старания не приводили к утешительным результатам.
На первых порах наш промысел моржа в этом месте был неудачен. Беспрерывно дувшие, небольшие правда, но разводившие волну ветры не позволяли нам выходить в море. Мы несколько раз пытались на волне гоняться за моржами, но никаких результатов это не давало. По несколько дней мы сидели бездеятельно, в полном смысле слова ожидая у моря погоды.