Пять лет на острове Врангеля
Шрифт:
— За последнее, — сказал он, — благодарите журналиста Макса Зингера, корреспондента газеты «Известия». Все, что у него было, он прислал вам.
За три года мы зверски истосковались по свежей литературе, поэтому благодарны были Максу Зингеру за его заботливость бесконечно.
Мы с Власовой хорошо знали, что прилетевшие голодны, что их нужно как следует накормить, но предложить им мы могли только мясо морского зверя. Власова раньше ушла в дом, и к нашему приходу в кухне гудела целая артель примусов, жарилась моржатина и варился чай. Для такой оравы людей у нас не было посуды, пришлось мобилизовать все, что было, даже у эскимосов.
По приходе в дом, пока люди мылись и чистились, я с Обручевым, Петровым и Красинским обсудили положение. Я настаивал на полете на «Совет».
Они не возражали против полета на «Совет», если там имеются достаточные пространства свободной, воды для посадки и если мы можем обеспечить им горючее. Горючего у нас было много. У нас было несколько тонн грозненского авиационного легкого бензина, и, кроме того, у нас был бакинский бензин второго сорта, который мы употребляли для двигателя нашего вельбота. Но двигатели самолета были отрегулированы на бакинский бензин и на грозненском работать не могли.
— Если невозможно лететь на «Совет» из-за недостатка бензина, доставьте людей хоть в Уэллен, — предложил я.
— А не все ли равно, где зимовать — на Северном или в Уэллене? — спросил Обручев.
— Из Уэллена их скорее подберет какое-нибудь судно, да и «Совет» должен проходить мимо, — ответил я.
— С мыса Северного мы должны лететь прямо на Анадырь.
— Тем лучше, отвезите людей в Анадырь.
— На это мы рискнуть не можем. Придется идти прямиком через хребты, а с перегруженной машиной в такой рейс лететь нельзя.
Положение создавалось как будто безвыходное. Но к нам прилетели советские люди. Они знали лозунг нашего вождя: «Нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики».
Командир корабля Петров подумал и сказал:
— Ладно, товарищ Минеев, полетим.
— А как же с горючим? Вы думаете, что вам хватит его для полета туда и обратно и потом до мыса Северного? — беспокоился Обручев.
— Нет, я этого не думаю. Я хочу разбавить наше горючее бочкой грозненского бензина.
В общем, решили, что лететь можно. У меня, как говорится, после этого «гора с плеч спала». Если бы я отправил людей на мыс Северный или в Уэллен и если бы им там пришлось зимовать, — а зимовать пришлось бы в чрезвычайно трудных условиях, — я чувствовал бы на себе моральную ответственность за все невзгоды, которые пришлось бы им перенести.
Когда было решено, что летим на «Совет», я дал распоряжение всем вывозимым людям приготовиться к отлету. Помимо людей, на «Совет» надо было отправить еще 1017 песцовых шкурок. Груз этот легкий, но не компактный, и те 25 мешков из белого брезента, в которые мы заранее зашили шкурки, требовали много места для размещения. Отлет был назначен на утро 6 сентября.
Когда вопросы были разрешены и прилетевшие насытились, наша комната опустела… Гости разбрелись по фактории, осматривали наш зверинец, медведей, песцов, сов и остальное. Особенно их поразили совы, жившие в нашей комнате и совершенно не боявшиеся людей. Гостили в юртах у туземцев, расспрашивали нас, как прожили мы прошедшие три года. Званцев устроил у себя в комнате «роскошный банкет» для своих друзей, случайно оказавшихся среди прилетевших.
Вечером он пришел ко мне.
— Товарищ Минеев, а что, если я полечу на материк?
— Ну что-ж, Константин Михайлович, летите. Я не считаю возможным задерживать вас.
— Мне хочется лететь, но я боюсь бросить работу, не хорошо, если будет перерыв на целый год.
— Работу мы сделаем не хуже вас и будущим летом привезем материалы.
— Только вы не подумайте, что я боюсь.
— Я знаю, Константин Михайлович, вас не первый день и уверен, что страх тут не играет никакой роли.
На материк его звали прилетевшие друзья. Кроме того, он получил письмо от жены, она также звала его домой.
Сидевший у нас в это время геодезист Салищев поддержал меня.
— Если вас начальник отпускает, а тем более говорит, что порученная вам работа не прервется, — нужно лететь.
— Летите, Константин Михайлович, отдыхайте, а потом опять поедете на север.
— Я все же боюсь. Будет очень неприятно, если на материке будут думать, что я не выдержал и сбежал с поста. Я еще подумаю, товарищ Минеев.
И он действительно ночью думал. Ему очень хотелось попасть на материк, но и не хотелось нас оставлять. Он боялся, что на материке его будут обвинять в том, что он сдрейфил и дезертировал.
Выяснилось, что при желании и я, пожалуй, могу полететь на «Совет». Мне было крайне нужно это — не только потому, что хотелось посмотреть на людей. Нужно было хоть коротко с ними потолковать. Важно было обсудить с Дублицким и Остапчиком ряд вопросов, надо было передать отчеты и документы, посылаемые мною в Крайком партии, Крайисполком и АКО, сдать пушнину, принять грузы и — самое главное — доказать Остапчику, почему я должен остаться на острове.
И 6 сентября я полетел на «Совет».
Глава XXII
НАД ЛЬДАМИ НА «СОВЕТ»
В ночь с 5 на 6 сентября неожиданно пошел снег. Он продолжался и утром. Тундра и горы побелели. С «Совета» сообщали, что у них небольшой туман, льды начинают понемногу сжиматься, но есть много больших прогалин, на которые самолет может свободно спуститься.
Начали погрузку на самолет пушнины, погрузили людей и багаж. Я также взошел на самолет. Отдали концы, и нас ветром отнесло вглубь бухты. В течение нескольких минут мы крутились по бухте, разогревая моторы, но вот Страубе дал полный газ, и самолет пошел на подъем. Машина была загружена больше чем следует и поэтому с трудом оторвалась от воды. Под нами поплыла в обратную сторону вязь бухт, бухточек, кос и островков. Потом вышли за косу и полетели над прибрежной полыньей. Мы не поднимались высоко и летели на высоте 50 метров, чтобы удобнее было наблюдать за состоянием льда, над которым летели. Слева от нас громоздились обрывы мыса Гавайи и высокого берега за ним до реки Клер. Вершины скал были окутаны туманом. Облачность была низкой, но видимость неплохой.
От скалы «Большевик» мы повернули на восток и пошли над льдами. Береговая полынья кончилась сейчас же за устьем реки «Нашей». Пока мы летели у берега, лед был мелко-битый, хотя и довольно сплоченный, а как только пошли в море, под нами показались почти невзломанные поля годовалого льда, кое-где изборожденного линиями торосистых гряд. Изредка виднелись черные полосы узких трещин. Состояние льда особых надежд не внушало.
Минут через тридцать лёта вдалеке зачернела отдельными лоскутами вода, отражаемая облаками. Потом лоскуты превратились в сплошное водное пространство, только кое-где виднелись белые пятна льдов. Мы пристально вглядывались в пространство, разыскивая пароход.