Пять правил

Ловелл Л. П.

Как только руки Престона отпускают мои, транс спадает. Мои руки падают по бокам, но я все еще удерживаю пистолет. Тобиас становится напротив меня, закрывая вид на Реджинальда. Он хватает меня за подбородок, откидывая голову назад, впиваясь своими губами в мои. Его язык скользит по моим губам, а пальцы Престона пробегают по шее.

— Решать тебе, ягненок, — говорит Тобиас с улыбкой, медленно отходя назад.

— Тебе решать, что правильно, а что неправильно, — улыбается Престон.

— Ты — высшее создание, Элла. Прямо как мы.

— Реджинальд — убийца, — Престон целует мою щеку и подходит к Тобиасу.

— Он —

низшее существо, — Тобиас тянется к двери. — Грязь. Ничтожество.

— Подумай о Томасе, — вздыхает Престон.

— И его матери, — добавляет Тобиас, открывая дверь.

— Ты знаешь, что правильно, Элла. — Мое сердце бешено колотится о ребра, холодный пот покрывает все тело. Я не хочу, чтобы они оставляли меня.

— Заставь нас гордиться собой, ягненок, — говорит Тобиас с улыбкой. — Исход пятой игры в твоих руках, — и с этими словами они оба выходят за дверь, закрывая ее за собой.

Я стою в этой комнате с пистолетом в руке, мое сердце громко бьется в груди, а легкие отчаянно нуждаются в воздухе.

— Пожалуйста, — умоляет Реджинальд. — Я могу дать тебе денег. Я перепишу на тебя акции своей компании. Отдам их тебе! Ты — не они, — он указывает головой на дверь.

— И что произойдет с Вами? — я делаю шаг к нему. — Вы будете и дальше жить в своем особняке, ездить на быстрых машинах, с женой подле себя, детьми и правнуками, — мой голос кажется отдаленным даже для меня.

— Я… — он замолкает, не в состоянии вымолвить и слова. Я делаю еще один шаг.

— И вся эта праздность, пока менее обеспеченные семьи теряют своих детей, — мой голос срывается от мысли о маленьком Томасе. Мужчина хнычет, съеживаясь, подобно жалкой пародии на человека, которым он и является. По какой-то причине это меня раздражает. Он хотя бы мог взять ответственность за свои ужасные поступки. — Вам даже не жаль? — кричу я, склоняясь к нему, пока мое лицо не оказывается всего в паре сантиметров от него. Его глаза расширяются, и он начинает дрожать.

— Пожалуйста, — умоляет он, но мы оба знаем, что уже слишком поздно. То, что он сотворил, слишком ужасно. Тобиас прав, справедливость должна восторжествовать. Холодное твердое решение наполняет меня изнутри, и я внезапно вижу мир таким, как видят его Тобиас и Престон. Я — высшее создание, но не из-за денег или занимаемого места в социуме, а потому что я лучше его. Я держу власть, и это чувство заставляет мою кровь вскипеть, но затем мною овладевает холодное безразличие.

Я медленно поднимаю пистолет, сердце стучит в ушах, как барабан. Мой мир сужается до неспокойного звука собственного дыхания, тихое хныканье срывается с губ Реджинальда. Мое зрение тускнеет по краям, пока все, что я могу увидеть, это его лицо. По его щекам текут слезы. Его лицо обезображивается состоянием чистой истерики, его губы шевелятся, но я не слышу его. Я дышу. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Он — ужасный человек… Мои пальцы подрагивают на курке, когда я закрываю глаза, а потом спускаю его. Пистолет взрывается в моих руках.

Громкий хлопок проникает сквозь дымку в моем сознании, вырывая меня из состояния злобной ярости. Запах горящего пороха наполняет воздух, и я резко опускаю взгляд на оружие в своих руках, прежде чем поднять глаза на Реджинальда. Его тело откинуто назад на спинку стула, а бетонная стена позади него забрызгана кровью и ошметками мозгов. Мои пальцы немеют, и оружие падает на пол, звук эхом раздается в пустой комнате. Мой желудок скручивает в спазмах, и я отворачиваюсь от ужасных последствий собственных действий, отходя в угол комнаты, чтобы, наконец, освободить желудок.

Я плачу, продолжая опустошать желудок, пытаясь сделать хотя бы вдох, когда чувствую руки на своей шее.

— Тише, Элла, — Престон собирает мои волосы, и я наклоняюсь вперед, упираясь рукой в стену. Кровь, я могу чувствовать металлический запах крови в воздухе. Порох. Я убила его. Я убила человека. «Он убил многих других», — шепчет тихий голос где-то в глубине меня, пока темная и извращенная часть моего сознания пытается пустить корни во мне. Выпрямившись, я опускаю взгляд на свои дрожащие руки сквозь застилающие глаза слезы. Кто я? Была ли я когда-то тем человеком, которым я думала, что являюсь?

Я поворачиваюсь и прислоняюсь к стене. Тобиас и Престон смотрят на меня, наблюдая и выжидая. Боковым зрением я все еще вижу тело Реджинальда. Закрыв глаза, я сглатываю очередной позыв к рвоте. Я дышу ртом, пытаясь отгородиться от запаха крови. От запаха этой чертовой комнаты. Теплые пальцы легко прикасаются к моему подбородку. Когда я открываю глаза, то вижу, что Тобиас смотрит на меня с мягкой улыбкой на губах.

— Мой ягненок, — он переводит взгляд на тело, и его улыбка становится шире, — ты заставила меня гордиться, — а затем он наклоняется и нежно целует меня в щеку.

— Мне нужно… мне нужно уйти, — мой голос звучит как отдаленный гул, словно принадлежащий кому-то другому, девушке, которая только что убила человека. Не мне… это не я. Я чувствую, как медленно разваливаюсь изнутри, потому что больше не могу удерживать две противоречащих друг другу части себя. Есть одна, которая в ужасе от всего, что произошло за последние несколько дней, напугана поступками, которые я совершила, действиями, на которые способна. А есть другая часть меня, которая наслаждается этим, которая хочет искупаться в похвале Тобиаса, в поощряющих поцелуях Престона. Однажды я считала этих мужчин монстрами, так кем же тогда это делает меня?

Тобиас кивает, снимая пиджак и накидывая его на мои плечи. А затем он берет мою руку, прижимая к себе и укрывая от всего, пока выводит меня из комнаты.

Когда мы выходим наружу, машина уже ждет нас, как и всегда, прямо за дверью. Престон забирается внутрь, и Тобиас придерживает дверь для меня, прежде чем последовать за мной. Как только дверца закрывается, автомобиль трогается с места. Тобиас и Престон смотрят друг на друга, их глаза блестят в каком-то молчаливом понимании. А я просто сижу, дрожа всем телом от того, что только что совершила. Мой разум все еще не может осознать, что это произошло на самом деле. И при каких обстоятельствах. И насколько легко было забрать жизнь человека, потому что я чувствовала, что это правильное решение. У меня больше нет морали… Меня накрывает осознание собственного падения, паранойя начинает брать надо мной вверх. Я не выберусь из этого живой. Я знаю. Нет и шанса. Все слишком извращенно и запутано, и неважно, в чем смысл этой игры. Я знаю, что это темная игра, и, похоже, каждая из них заканчивается смертью. Я хочу закричать. Я хочу заплакать. Я хочу умолять о пистолете, которым убила мужчину, чтобы засунуть холодный ствол себе в горло и нажать на гребанный курок.