Пятая Сила
Шрифт:
Но Саадан не знал. Не знал до конца и Нетар, ибо кому дано постичь замыслы Стихий? Магу-Проводнику нужна была модель Вселенной – маленькая, но дышащая, как живая, модель, с которой можно работать. Ему - но не Силам.
Силы жаждали иного: создать целый мир – с ветром, снегом, солнцем и цветами, мир, в котором будут жить совсем другие люди. И право же, жизнь одного мага – не слишком большая за него цена; что Силам одна жизнь? И так могло бы быть, могло бы стать. Полетели бы по ветру новые облака, совсем другую землю согрело бы другое солнце, и другие
Наверное, это было и к лучшему – то, что Саадан ничего не узнал. Обман не прощают – даже наставникам, даже любимым. Даже Стихиям.
Лопнула нить. Вселенная, которая не родилась – на одном ее конце. Человек – на другом. И никто не скажет теперь, кто из них будет (был бы!) нужнее, потому что так НЕ случилось. Человека удержала на краю Сила, имени которой он не знал; Сила, тень которой проходила по краю древних легенд и держала в своих руках этот, ныне живущий, такой несовершенный, но такой настоящий и горький мир.
Эпилог
Дождь лил с утра, превращая глинистую землю в размокшее месиво. В месиве этом вязли копыта лошадей, и кони вытягивали их с влажным, чмокающим «хлюп». Маленький отряд, пробиравшийся по разоренной, разрушенной земле, хранил холодное молчание – такое же холодное, как эти капли, падавшие за шиворот. Налетающий порывами ветер доносил с юга запах гари.
Разоренная земля встречала победителей серым небом, угрюмыми взглядами исподлобья, выцеженными сквозь зубы проклятьями и холодным, совсем не летним дождем. Воины князя Реута неторопливо заняли город. В каменных домах расположились теперь победители, устанавливая свои порядки; жителей выгнали за крепостную стену с разрешением селиться по деревням – кто где сможет. С самого утра тракт заполнили беженцы. Матери, прижимавшие к груди детей, тихо плакали, но в глазах немногих выживших мужчин – большей частью стариков и почти мальчишек – слез не было, одна лишь ненависть. Долго придется им теперь привыкать к новому укладу, и сколько из тех, кто шли теперь по дороге, прячут за пазухой кинжалы, чтобы всадить их в спину чужеземцев?
Маленький отряд придержал коней, пропуская перед собой колонну. Трое горбились в седлах, кутались в плащи, скрывая лица, но четвертый сидел прямо, откинув капюшон.
На какой-то миг один из всадников подался вперед, застонав, точно от боли. Рука второго железным обручем перехватила поводья его лошади.
Стоять! Им не станет лучше, если они узнают тебя.
Но первый уже справился с мгновением слабости и выпрямился в седле. Беженцы равнодушно скользили по ним угрюмыми взглядами.
У придорожного камня, означавшего северную границу княжества, всадники остановились. Дождь ненадолго перестал; тяжелые облака нес над головой западный ветер. Передний всадник развернул коня, откинул с головы капюшон мокрого плаща. Под серым небом тускло блеснули медно-рыжие с сильной проседью волосы, уложенные в косы.
Трое других тоже остановились. Ехавший в середине старый слуга снял с седла маленького мальчика и передал его матери. Мальчик испуганно прижался к ней, вцепившись в мокрый плащ.
Что же… - голос женщины был хриплым, сорванным. – Нам пора.
Всадники съехались кругом, обменялись взглядами.
Ты решила? – спросил один – высокий, светловолосый, с сильно обожженным лицом.
Да. Я должна, Саа. Мне надо вырастить сына.
Тогда прощай. Уезжайте в Инатту, там вы найдете защиту. И простите меня – это все, что я могу сейчас сделать.
Прощай, Саадан, - негромко сказал второй, с рукой на перевязи, с длинными, мокрыми русыми волосами
Светловолосый наклонил голову, потом вновь повернулся к женщине.
Прости меня, - тихо сказала она. – Так было нужно.
Он качнул головой.
Если берешься спорить со Стихиями, не удивляйся, что потом сгорит дом. Хотя… в первый момент я действительно готов был убить тебя.
Так было нужно, - повторила женщина.
– Я заплатила свою цену - и за себя, и за тебя… но я не знала, что так будет.
Светловолосый махнул рукой:
Ладно. В конце концов, - усмешка скользнула по его лицу, - быть магом тоже когда-то надоедает. Попробую жить просто человеком…
Взгляд его был усталым, и фигура, прежде прямая и гордая, клонилась в седле, точно срубленное дерево. Сила, окутывавшая его прежде ярким ореолом, зажигавшая искры в светлых волосах, ушла – пролилась в землю, выплеснулась вся, без остатка, на той поляне у почерневшей кочки. Нельзя безнаказанно бросать вызов Стихиям; кому сказать спасибо, что жив остался?
Он порылся в поясном кошеле, достал что-то маленькое, блеснувшее ярким рубином, протянул женщине на открытой ладони.
– Возьми… это твой.
– Зачем он мне? – голос женщины был тусклым и усталым.
Светловолосый улыбнулся краешком губ:
– Сыну отдашь, когда вырастет.
Женщина пристально посмотрела на него – и, уже не споря, взяла Камень, сунула его за пазуху.
Русоголовый здоровой рукой тронул поводья коня.
– Тала, нам пора.
Женщина прижала к себе сына, плотнее укутала его своим плащом. Они развернули лошадей и молча, шагом поехали по раскисшей дороге.
Светловолосый долго смотрел им вслед.
Что ж, все случается так, как должно было случиться. И разве он не знал, нарушая Клятву, чем должен будет за это заплатить? Разве не ему сказано было: до тех пор, пока ты держишь слово, я подчиняюсь тебе. В ночь перед битвой он отказался от сделки. Он сделал выбор между могуществом и любовью. Чего же еще? А смерть – наверное, это было бы слишком просто; ты попробуй жить, зная, что другая заплатила за тебя цену, платить которую ты должен был сам. Попробуй жить, когда жить незачем; когда ушло то, что ты считал смыслом своей жизни. Что ему осталось? Это не его сын. Это не его любимая.