Пятьдесят оттенков свободы
Шрифт:
— Что? — выдыхаю я.
— Ш-ш-ш.
Губы на губах — надежная печать. Я приветствую более теплый, более интимный контакт, с жаром отвечая на поцелуй. Увы, недолгий. Он отстраняется. И жужжание становится ближе.
— Это массажер, детка. Он вибрирует.
Он прикладывает его к моей груди, и такое чувство, будто на мне вибрирует какой-то большой шарообразный предмет. Я вздрагиваю; массажер движется по мне, вниз между грудями, через один, потом через второй сосок — и я омыта ощущениями, легкими покалываниями всюду, и вот уже
— А-а. — Пальцы продолжают двигаться внутри меня. Я уже близко… вся эта стимуляция… Я мычу, запрокинув голову, и пальцы замирают. Все как отрезало.
— Нет! Кристиан! — умоляю я, пытаясь подняться.
— Спокойно, детка, — говорит он. Между тем мой приближавшийся оргазм улетучивается. Кристиан снова наклоняется и целует меня.
— Такое разочарование, верно?
О нет! Внезапно до меня доходит, что за игру он ведет.
— Кристиан… пожалуйста…
— Ш-ш-ш, — отзывается он и целует меня.
Массажер и пальцы оживают, убийственное сочетание чувственной пытки. Кристиан чуть передвигается. Он по-прежнему одет, и мягкая джинсовая ткань трется о мою ногу. Так мучительно близко. Он снова подводит меня к краю и, когда мое тело начинает петь от нестерпимого желания, останавливается.
— Нет, — громко протестую я.
Кристиан осыпает мягкими поцелуями мое плечо, вынимает пальцы и ведет массажер вниз. Прибор вибрирует у меня на животе, на лобке, на клиторе.
— А-а! — вскрикиваю я, натягивая путы.
Мое тело так чувствительно, что, кажется, я вот-вот взорвусь, но в последний момент, у последней черты, Кристиан вновь останавливается.
— Кристиан! — вскрикиваю я.
— Какое разочарование, да? — бормочет он мне в шею. — И ты такая же. Обещаешь одно, а потом… — Он смолкает.
— Кристиан, пожалуйста, — умоляю я.
Он водит по мне массажером снова и снова, всякий раз останавливаясь в самый важный момент.
— После каждой остановки ощущения только острее. Верно?
— Пожалуйста, — хнычу я. Мои нервные окончания требуют сброса невыносимого напряжения.
Жужжание прекращается, и Кристиан целует меня. Тычется носом в мой нос.
— Ты самая непредсказуемая из всех известных мне женщин.
Нет, нет, нет!
— Кристиан, я никогда не обещала повиноваться тебе. Пожалуйста, пожалуйста…
Он передо мной. Хватает меня сзади и атакует тараном; пуговицы джинсов вжимаются в меня, с трудом удерживая рвущуюся наружу плоть. Одной рукой стягивает шарф, и я, моргая, гляжу в горящие огнем глаза.
— Ты сводишь меня с ума, — шепчет он, атакуя меня еще один раз, второй, третий — ощущение такое, что там у меня уже летят искры и вот-вот полыхнет пламя. И снова обрыв. Я так его хочу. Закрываю глаза и шепчу молитву. Это — наказание. Я беспомощна, а он безжалостен. Слезы подступают к глазам. Я не знаю, как далеко он намерен зайти.
— Пожалуйста…
Он смотрит на меня неумолимо. Будет продолжать. Как долго? Могу ли я играть в эту игру? Нет. Нет. Нет. Не могу и не хочу. Он намерен и дальше мучить меня. Его рука снова скользит по мне вниз. Нет… И плотину прорывает — все дурные предчувствия, все тревоги и страхи последних дней вновь переполняют меня, и глаза наливаются слезами. Я отворачиваюсь. Это не любовь. Это месть.
— Красный, — всхлипываю я. — Красный. Красный. — Слезы текут по лицу.
Он застывает.
— Нет! — потрясенно выдыхает. — Господи, нет!
Он быстро отстегивает мои руки, обхватывает за талию и наклоняется, чтобы отстегнуть лодыжки, а я закрываю лицо руками и плачу.
— Нет, нет, нет, Ана, пожалуйста. Нет.
Подхватив меня на руки, Кристиан идет к кровати, садится и обнимает, усадив на колени, а я безутешно всхлипываю. Я подавлена… тело истерзано, мозг опустошен, а эмоции развеяны по ветру. Он протягивает руку назад, стаскивает атласную простыню с кровати и укутывает меня в нее. Прикосновение прохладной простыни неприятно воспаленной коже. Он обнимает меня, привлекает к себе и мягко покачивает взад-вперед.
— Прости. Прости, — бормочет Кристиан хрипло и целует мои волосы снова и снова. — Ана, прости меня, пожалуйста.
Уткнувшись ему в шею, я плачу и плачу, и вместе со слезами постепенно уходит напряжение. Так много произошло за последние дни — пожар в серверной, погоня на шоссе, неожиданные карьерные планы, развратные архитекторши, вооруженные психи в квартире, споры, его гнев — и разлука. Ненавижу расставания… Краешком простыни вытираю нос и постепенно начинаю сознавать, что стерильная музыка Баха все еще звучит в комнате.
— Пожалуйста, выключи музыку. — Я шмыгаю носом.
— Да, конечно. — Кристиан наклоняется, не выпуская меня, и вытаскивает из заднего кармана пульт. Нажимает на кнопку, и фортепиано смолкает, сменяясь судорожными вздохами. — Лучше? — спрашивает он.
Я киваю, мои всхлипы почти стихли. Кристиан нежно вытирает мне слезы подушечкой большого пальца.
— Не любительница баховских «Вариаций Гольдберга»?
— По крайней мере, не этой пьесы.
Он смотрит на меня, безуспешно пытаясь скрыть стыд в своих глазах.
— Прости, — снова говорит он.
— Зачем ты это делал? — Мой голос едва слышен; я силюсь собрать в кучу свои смятенные мысли и чувства.
Печально качает головой и закрывает глаза.
— Я увлекся, — неубедительно говорит он.
Я хмурюсь, и он вздыхает.
— Ана, лишение оргазма — стандартное средство в… ты никогда… — Он замолкает. Я ерзаю у него на коленях. Он морщится.
Ах да. Я вспыхиваю.
— Прости.
Он закатывает глаза, затем неожиданно отклоняется назад, увлекая меня с собой, и вот уже мы оба лежим на кровати, я — в его объятиях. В сдвинутом лифчике неудобно, и я поправляю белье.