Пятерка
Шрифт:
А вот интересно подумать, зачем еще кому-то понадобилось убрать этих сволочей? Может, не только Джереми всколыхнула их ложь?
Он чувствует, что Ганни вошел в комнату и стоит вон прямо там.
Джереми ест, пьет и в упор смотрит на пистолет.
Винтовка — дочь достоинства. Умереть от выстрела снайперской винтовки — это достойная смерть, очень достойная. Она — совместный результат высоких технологий, геометрии и данного Богом таланта. Но смерть от пистолета — грубая мерзость. Это намного ниже стандартов Джереми.
То,
Но он знает, что хочет от него Ганни.
— Мне что, убить ни в чем не повинного человека? — спрашивает Джереми с сахарной пудрой на подбородке.
Ганни еще раз напоминает, что ему нужна машина.
Джереми помнит день, когда выдалась свободная минутка и он связался по сети с Карен и Ником. В Ираке было утро, а в Хьюстоне — почти полночь. Он помнит, что она ради него накрасилась, и волосы у нее были очень красивые. Он помнит, что Ник смотрел на него через экран за семь тысяч шестьсот с чем-то там миль и задал всего один вопрос: «Пап, ты когда приедешь?»
И Джереми ответил: «Я смогу приехать, когда хорошие парни победят».
— Не заставляй меня убивать невинных, — сказал Джереми, но без всякой мольбы. Морпехи умолять не умеют. Морпех делает свою работу, чтобы можно было вернуться домой.
Ганни ему отвечает, что никого сегодня убивать не надо. Вот что надо — это раздобыть машину. И если это значит отвезти человека за две-три мили в пустыню, подальше от дороги, дать ему бутылку воды и направление, и чтобы идти надо было по вечерней прохладе, так какие тут проблемы?
— У тебя так легко все получается, — возразил Джереми.
Ганни сказал, что чем быстрее он выполнит задание, тем безопаснее оно пройдет, и он не будет тогда прикован к этому месту с этими синими ботинками на полу.
Джереми не шевельнулся. Он не уверен, что правильно расслышал.
Ганни просит его извинить. Он, оказывается, хотел сказать «синими пластинками». То есть «синим пластиком».
И какое-то время они оба молчат.
Джереми знает, что Ганни прав. Да, спорить с Ганни толку мало. Если он хочет отсюда выбраться, то ему нужна машина, а тогда ему нужно туда, где машины паркуются.
Например, к этому стрипмоллу на дороге.
Он берет пистолет. Встает и засовывает пистолет за пояс, под болтающуюся полу рубашки. Это надо сделать быстро, но он понимает, что пикап надо оставить там, где он сейчас. И понадобится время, чтобы перетащить барахло из своей машины в ту, которую удастся угнать. В бейсболке из «Трипл-Т» и с пистолетом под рубашкой он выходит из здания через заднюю дверь и идет, обогнув дом, на дорожку, а потом вдоль нее на улицу и по улице к стрипмоллу.
Мимо проезжают машины, но их немного. А это может быть очень, очень плохо. Или очень хорошо. Или вообще никак. Может, когда он дойдет до стрипмолла, то решит купить себе буррито и вернуться в укрытие. Идет он не спеша, но и не мешкая. Он — человек, у которого есть цель, но в глазах всех прохожих — не особо важная.
Он выходит на парковку, и там стоит десяток машин,
«Может, и в самом деле купить буррито?» — решает он, потому что сердце колотится и надо бы посидеть под кондиционером.
Он входит, а навстречу ему выходит женщина с седыми волосами до плеч и с коричневым бумажным пакетом в руках. Он ждет, чтобы она вышла. Внутри в мексиканском ресторане темно, ничего особенно не разглядишь. Только какой-то старик прошел через качающиеся двери на кухню. Потом Джереми видит, что та женщина направляется к «хонде». Одета женщина отлично — строго и аккуратно, как служащая банка или офиса недвижимости. Она в темных очках, на плече у нее сумка на кожаном ремне. Вокруг шеи — красно-бело-синий шарф. Ни дать ни взять — портрет Американской Бабушки.
Она не страдает избыточным весом, и походка у нее молодая. Ноги под этими бирюзовыми брюками тоже должны быть молодые. Джереми решает, что такая женщина вполне сумеет выбраться из пустыни.
Она отпирает водительскую дверцу. В этот момент Джереми подходит к ней сзади и произносит без малейшей угрозы:
— Простите, мэм, можно вопрос?
Она вздрагивает, и губы у нее чуть дрожат, когда она поворачивается к Джереми. Она не знает, следует пугаться или нет.
— Я заблудился, вы мне не поможете? — спрашивает он.
— Заблудился? — удивляется она. У нее хриплый голос человека, который курит всю жизнь. Может, ей лет шестьдесят пять — острый подбородок и рамка глубоких морщин возле рта. И сетка таких же морщин на лбу. — А что вы ищете?
— «Ла-Пас Эстейтс», — отвечает он и тут же — тут же! — осознает, что именно этого говорить не надо было.
— А, это… Это там…
Она глядит в ту сторону, а Джереми вынимает пистолет, просовывает его под ее пакетами с продуктами и говорит:
— Крикнешь — застрелю. Быстро в машину.
И это надо сказать так, будто он не шутит, потому что она должна послушаться быстро, пока никого на стоянке нет.
Она вся начинает дрожать. У нее отвисает челюсть, и зубы у нее тоже серые.
— Пакет в машину, на пол, — говорит Джереми. — Садитесь за руль. Садитесь, я сказал!
Она не шевелится — может быть, не в состоянии двинуться.
— Мэм, — говорит Джереми, чувствуя, как ползет по шее струйка пота. — Я вас не трону. Мне нужна ваша машина. — Она пытается отдать ему ключи. — Нет, поведете вы. Я вас высажу на дороге.