Пятнадцать часов
Шрифт:
– Вот, видишь? Конечно, шкура орка может крепче, чем у ящера – особенно у крупных. Но если твоя лопата хорошо заточена, и ты налегаешь на нее всем весом – отрубать им головы будет достаточно легко. Ну, салага, теперь ты попробуй.
После боя наступило время уборки. Пока другие гвардейцы оказывали помощь раненым или чинили поврежденные укрепления, а ополченцы из вспомогательных частей подносили боеприпасы взамен потраченных в бою, Ларн и Булавен изучали в подробностях процесс обезглавливания мертвых орков. Ларн нерешительно выбрал труп орка из десятков тел, лежавших поблизости, и приставил лопату к его шее. Следуя примеру Булавена, он подвигал острие
– Неплохо, салага, - сказал Булавен. – Убедись, что стоишь прямо над лопатой, когда давишь на нее. Так ты сможешь давить с большим весом. Это облегчит работу и отнимет меньше усилий. Нам нужно обезглавить еще много трупов.
– Но зачем нам нужно это делать? – спросил Ларн. – Они ведь уже мертвы?
– Может быть, - сказал Булавен. – Но с орками всегда лучше быть уверенным в этом, просто ради безопасности. Ты можешь выстрелить ему в голову и думать, что он мертв, а он через несколько часов внезапно встанет и пойдет. Поверь мне, я видел такое.
Увидев, что Ларн обеспокоенно оглядывается на трупы, лежащие везде вокруг, Булавен улыбнулся.
– Насчет этих не волнуйся, салага. Если бы кто-то из них мог двигаться, он бы сейчас уже пытался убить нас. Но мы отрубим им головы до того, как кто-то из них успеет залечить раны. А потом ополченцы заберут трупы и сожгут, чтобы избавиться от спор.
– Спор? – спросил Ларн.
– Да, салага. Орки вырастают из спор. Как плесень. По крайней мере, так говорит Учитель. Сам я никогда не видел, как это происходит. Но я готов ему поверить. Можешь спросить его об этом позже, он расскажет тебе. Ты знаешь Учителя, он любит рассказывать о всяких таких штуках.
Видимо, удовлетворенный тем, что теперь Ларн знает, что делает, Булавен отвернулся и, насвистывая веселую песенку, продолжил отрубать головы мертвым оркам. Ларн делал то же самое. Это была отвратительная и тяжелая работа, и Ларн заметил, что его сапоги и лопата почернели от липкой крови ксеносов. Вскоре он вспотел под шлемом; от соленого пота щипало рану на голове, которую он получил в бою.
После боя медик Свенк, сказав, что Ларну повезло, и разорвана только кожа головы, перевязал его, а капрал Владек выдал ему новый шлем – что дало повод Давиру для особо едких издевок.
– Что это у тебя со шлемами делается, салага?- говорил Давир. – Сначала ты шлемом выбиваешь мозги гретчу. Потом сам получаешь пулю в голову. Для чего ты используешь шлем в следующий раз? Как суповую миску, может быть, или как цветочный горшок?
Но Ларн, к собственному удивлению, обнаружил, что его больше не раздражают постоянное недовольство и оскорбления Давира. Сейчас Ларн был ему обязан. Давир спас его жизнь, как бы сам коротышка ни отрицал это, называя все ошибкой или случайностью.
Потом, прервав работу, чтобы утереть пот со лба, Ларн заметил, что небо краснеет. Повернувшись к позициям орков, он увидел, что солнце заходит. Он увидел это, и был поражен.
Это было прекрасно. Удивительно. Более ярко и захватывающе, чем закат, который он видел в свою последнюю ночь дома. Солнце, которое казалось здесь таким холодным и далеким, сейчас стало теплым красным шаром; в небе серый цвет уступил место великолепной симфонии пылающих оттенков алого. Наблюдая за этим, Ларн был охвачен благоговением. Тронутый до глубины души, он словно прирос к месту. Был загипнотизирован. «Кто знал, что здесь может быть такое солнце?», думал он. «Кто знал, что здесь может быть такая красота?» И когда ему явилась эта мысль, он понял, что это стоило всего. Всего, через что ему пришлось пройти. Страх. Лишения. Опасность. Одиночество. Вся кровавая бойня, которую он видел, и все ужасы, которым был свидетелем. Все того стоило. Словно пройдя через ад, он заплатил цену, дающую право на этот краткий момент идеальной красоты и покоя.
– Ты в порядке, салага? – услышал он голос Булавена. – Твоя рана беспокоит тебя? Ты уже долго стоишь и просто смотришь в небо…
Обернувшись, Ларн увидел, что Булавен смотрит на него, и хотел сказать ему о закате. Но у него не нашлось слов; невозможно было рассказать другому о своих чувствах. Не в силах выразить свои эмоции, Ларн секунду просто молчал. Потом, увидев, что Булавен смотрит на него с тревогой и любопытством, Ларн почувствовал, что должен сказать что-то – что-нибудь – иначе здоровяк начнет думать, что он сошел с ума.
– Я просто удивился, какое странное это место, - сказал он, вынужденный перейти к более приземленным делам. – Солнце зимой здесь так поздно заходит.
– Зимой? – спросил Булавен с добродушным удивлением, оглядываясь на усеянное замерзающими трупами поле боя вокруг. – Но сейчас лето, салага. Зимой жизнь в Брушероке становится по-настоящему скверной.
ГЛАВА 16
23:01 по центральному времени Брушерока.
– Вы хорошо сражались, сержант, - сказал лейтенант Карис. – Отразив последнюю атаку орков, вы нанесли сокрушительный удар по их активности в этом секторе. И, можете быть уверены, ваши усилия одобрены и будут награждены. Это еще не официально, конечно, но между нами, я так понимаю, вы получите награду, а ваше подразделение будет упомянуто в списках отличившихся.
В ответ Челкар промолчал. Пять минут назад он наблюдал за ремонтом оборонительных сооружений роты, когда Гришен сообщил, что прибыл офицер из штаба и ждет сержанта в командирском блиндаже. Устало поспешив на встречу, Челкар увидел молодого лейтенанта с бодрым лицом, в сияющих сапогах и форме с отутюженными складками, небрежно державшего в руке щегольскую трость. Сначала Челкар подумал, не прислали ли им нового командира, но быстро стало ясно, что лейтенант прибыл сюда как представитель штаба главнокомандующего. Ситуация, которая, по опыту Челкара, не предвещала ничего хорошего.
– Вы слышите меня, сержант? – спросил лейтенант. – Вам собираются дать медаль.
– Постараюсь не забыть положить ее вместе с другими, лейтенант, - сказал Челкар, чувствуя себя настолько уставшим, что ему было плевать на то, был ли его тон дипломатичным. – Но я уверен, вы бы не проделали весь этот путь и не оторвали меня от моих обязанностей лишь для того, чтобы сообщить это.
Лейтенант был уязвлен такой грубостью, его лицо напряглось в выражении недовольства. Потом вдруг выражение его лица смягчилось, став явно фальшивым, он заговорил в более примирительном тоне.