Пятнистая смерть
Шрифт:
Томруз осуждающе покачала головой.
– Когда человек - в стороне от всех, и горе у него - снаружи, это плохо. Когда человек среди всех, и горе у него - внутри, это хорошо. Учись мужеству.
– Ах-вах!
– Спаргапа отчаянно хлопнул шапкой оземь.
– Заладили: мужчина, не мужчина... Или у меня косы выросли на затылке? Не гожусь в мужчины - пошлите пасти ягнят.
– Вместе с Райадой, - с грустной усмешкой подсказала мать.
– При чем тут Райада?
– Спаргапа отвернулся.
– Говорят, сколько не плюйся, лика луны не запачкать. Спору нет, Райада пригожа на вид. Но - в лике ли только пригожесть? Золото блестяще, а на что годится, кроме колец? И снег красив, да ноги стынут. Из Райады не выйдет доброй жены. Никогда. Запомни: свяжешься с нею - не слезами будешь плакать, а кровью.
Речь томруз плетью хлестала по открытой, как свежая рана, незрелой душе юнца.
– Почему?
– спросил он подавленно.
– Что, если кречет сойдется с мышью? Кречет - сын просторов небесных, под облака он привык взлетать, парить над пустыней. Мышь - дочь глубоких нор, навеки она привязана к темной пещере. Может ли жить жизнью кречета мышь? Нет. Бездонное небо - не для подземных тварей. Как их норы, узок их мир, ничего им не надо, кроме душных дыр, набитых зернами злаков степных. А юный кречет? Сможет ли он жить мышиной жизнью?
Томруз требовательно, как вчера - отец, смотрела на сына.
И сын, как человек, только что проснувшийся, удивленно и недоумевающе смотрел на мать.
– Может быть, и сможет, - сказала Томруз уничтожающе.
– Но тогда ему надо выщипать крылья и хвост. Не летать - карабкаться, не дичью питаться грызть семена. Понимаешь ли ты свою мать, о Спаргапа?
– Нет!
– В голосе юнца сквозила обида.
– Почему ты сравниваешь Райаду с мерзкой мышью?
Ух, эти матери! Вечно у них все не так. Встречалась на свете когда-нибудь мать, что не ворчала на сына? Попадались где-нибудь в мире матери, которым нравились бы подруги их сыновей? Старухи смотрят на девушек, как на ядовитых змей - ох, ужалит сына, ох, высушит сына, ох погубит сына!..
Томруз устало вздохнула. Боже! Неужели... Плохо матери, если сын глуп.
Она терпеливо продолжала:
– У нас, саков, земля и вода, скот и пастбища, шатры и повозки достояние всех людей. Слышишь?
– всех людей. Так заведено исстари. Нет моего, есть наше. Ни богатых, ни бедных. При бедности - все бедны, при богатстве - все богаты. А вот у соседей - из ста один богат, а девяносто девять для него землю пашут, скот пасут, рубежи стерегут, жилища берегут за постную похлебку.
Спаргапа - недоверчиво:
– Разве так бывает?
– Бывает! И есть во многих местах. В Парсе, например.
– Но - Райада?..
– Ты знаешь Фраду, отца Райады?
– Знаю. Родовой старейшина.
– Вот Фрада смолоду бродил по чужим странам - нанимался охранять караваны. Ему пришлось побывать в Маде, Парсе, Бабире - он в разных землях побывал, хитрый Фрада. И насмотрелся на всякую иноземную всячину. Это неплохо - надо видеть мир, понимать соседей. Учиться у них хорошему. Но Фрада, лукавец, не хорошее, а дурное намерен у нас привить. Хочет стать одним из ста. Или даже из десяти тысяч. Точно суслик - в нору, тащит он в свой шатер все, что добудет. Скот, принадлежащий роду, забрал себе. Сородичи пропадают без сытной еды, без теплой одежды зимою.
– Фрада?
– изумился Спаргапа.
– Он умный. На советах складно говорит, всегда со всеми согласен. Всею душою за старших.
– Эх, Спар! Не верь тому, кто всегда, во всем и со всеми согласен. Такой человек - себе на уме. Честный не может превозносить что попало. Светлое он светлым назовет, темное - темным. И это - по-человечески.
Что толку кичиться вместительностью котла, если у него в боку - дыра? Залатай дыру - тогда и хвастайся. Тот, кто и худое именует добрым, тот лукав и низок. Он презренный обманщик. И - опасный. В угоду хозяину он расхвалит и хворого коня. Поверишь лжецу, сядешь на полудохлое животное, отправишься в путь - и сгинешь в песках. Как ни расписывай больную лошадь, ей все равно околеть... Такой человек способен продать и предать. И такой человек - Фрада.
– Почему же его не накажут?
– Не раз укорял наглеца Белый отец. Да проку-то что? Фрада - крупный родовой вождь, он сам себе хозяин. Хочет - живет с нами, не захочет уйдет.
– Ну и прогнали бы.
– Стоит одной овце заболеть чесоткой - и сто других овец отары покроются язвами. Немало старейшин тянется за Фрадой, защищает отца твоей Райады.
– Но при чем, при чем тут Райада?
– Тень прямого дерева - пряма, тень кривого дерева крива. От козы козленок, от овцы - овца. От плохой горы - плохие камни, дочь пошла в отца. Правда, она не хитра, а глупа. Что прикажет родитель, то и делает, а что делает - не понимает сама. Но это - пока. Придет время - поймет, тоже начнет хитрить. Злостно хитрить. Уже и сейчас... Погляди на других девушек - они выбирают себе женихов не среди сыновей старейшин, а среди тех, кто прост и отважен, не словами - делами важен. Кто трудолюбив и честен. Райада же... Она ничего не просила взамен своей любви?
Мать в упор глядела на сына.
"Ну и выйду за тебя, если..."
Юный сак прищурился, крепко сжал зубы, с шипением втянул воздух, выпятил полусомкнутые губы. Точно ушибся о камень.
– К тому же она старше тебя на четыре года и уже знала мужчин, добила Спаргапу мать.
– Да?! Оказывается, я совсем еще глупый. Дурак я совсем.
– Он подобрал войлочный колпак, нахлобучил до самых бровей.
– И вправду, какой я мужчина? Ничего не понимаю. Не знаю, что творится на свете.
– Не горюй, узнаешь, - с горькой усмешкой утешила сына Томруз.
– Как же быть с Райадой?
– Он умоляюще посмотрел матери в глаза. Она у меня вот здесь.
Спаргапа приложил руку к груди.
– Выдерни стрелу и пользуй рану целебной мазью мужества и терпенья.
– Ладно!
– Спаргапа скрипнул зубами.
– Теперь я и смотреть не хочу на Райаду.
"Не надолго хватит твоей бронзовой твердости, горячая душа, сокрушенно подумала Томруз.
– Увидишь свою трясогузку - все мои наставления вылетят из головы. Истину говорят: сердце вожделеющего - без глаз. Чую - распустится юнец. Отец умел его стреноживать, а я - нет, не сумею. Слаба. Люблю дурачка..."
Черной тучей вырастали конные отряды в красной пустыне.
Черной волной перехлестывали через гребни дюн.
Черными потоками, извивающимися в лощинах, устремлялись со всех сторон к озеру, у которого разместился главный стан саков аранхских.
Саки без шума разбивали шатры и шли поклониться праху вождя.
У озера, плотно охватив его десятками рядов полосатых, белых, черных и серых палаток, на дюнах и в пойме возник за три дня войлочный город. Тут собрались тысячи саков - мужчин, женщин, детей.