Пятнистая смерть
Шрифт:
– Ох, наши саки, чтоб им сгореть! Такого тупого, упрямого народа на свете не сыщешь. Тьфу! И довелось же несчастному Фраде родиться среди саков поганых! Разве не мог сотворить меня бог где-нибудь в Парсе? Неужели ему было бы так уж трудно создать Фраду где-нибудь в Бабире, а? Не захотел, дурной старик. Поленился. И ты хороша!
– накинулся он на дочь. Не сумела покруче окрутить своего недоумка. Слюнтяй проклятый! Больше и на полет стрелы не подпускай его к себе.
Понимал Фрада - не при чем здесь Райада: мог ли Спаргапа одолеть толпу? Но - надо же сорвать на ком-нибудь злость? Райада понурилась. Фрада всполошился, замахал руками.
– Ох! Не сердись, дочь.
– Он гладил ей волосы и глотал слезы.
– Не обижайся на отца. Ради кого хлопочет отец? Ради Райады. Мы с тобой - одни на земле. Озлобишься! Была бы мать жива... Иди переоденься. Отдыхай. А я на свирели поиграю, хорошо? Тяжко на душе.
Девушка ушла за войлочный полог, разделяющий шатер надвое, сняла бусы, браслет, платье, бережно уложила их в окованный медью сундук. Села, опустила голову на голые колени.
Первые звуки свирели напоминали чуть слышный лихорадочный шепот.
По животу Райады прошла дрожь. Она стиснула зубы и колени и медленно передернулась на ковре. Где ты, Спаргапа? Где ты? Вождь или не вождь - все равно ты нужен Райаде...
Пела свирель. Фрада плавно отрывал от клапанов пальцы и свирель роняла россыпь приглушенно-звенящих капель.
Это звездная ночь.
Это с неизъяснимой задушевностью журчала и булькала в ручье вода.
Это по берегу ручья, судорожно толкая и раскачивая осоку, тягучими порывами проносился теплый ветер.
Это с нестерпимой откровенностью звучал вдалеке зов молодого скакуна.
Райада задыхалась. Где ты, Спаргапа? Она упала, скорчилась на полу и забилась в сладостно-горьком плаче.
...Она давно порывалась уйти к Спаргапе без отцовского согласия - по сакским законам девушка сама себе хозяйка. Порывалась, но не уходила.
По вечерам Фрада рассказывал дочери о далеких городах:
– Подобно горе, возвышается Бабира, чудо света, над рекой Пуратту, и громада ступенчатых кирпичных башен, с которых звездочеты наблюдают за небесными светилами, ясно отражается в зеркальной воде канала Арахту. По каналу скользят круглые лодки из обожженной глины. От огромного царского дворца к таинственному храму Эсагилы ведет Улица процессий с изображениями львов, быков и других священных животных на стенах. Весною, на новогоднем празднике Загмук, жители города совершают на этой улице под чтение поэмы Семи таблиц обряды в честь бога Мардука.
Райаде грезились соловьи в висячих садах западных стран, статуи богов, похожих на прекрасных мужчин, и мужчины, подобные богам, снились бани, решетки на окнах, базары, бассейны, наряды, купцы, розы, павлины, гранаты, жемчуг и золото.
Туловища пленных на кольях, рабы в цепях, толпы гниющих заживо бродяг-прокаженных ей не мерещились - о них не рассказывал Фрада.
Заслушавшись отца, Райада с головой погружалась в "зеркальную воду канала Арахту" и - забывала о Спаргапе.
За пологом раздался резкий и холодный свист.
Будто ледяной ветер промчался над пустыней, шурша опавшей и смерзшейся листвой прибрежных тополей. Это Фрада изливал тоску в надрывистых переливах свирели.
Райада с трудом, как после припадка падучей, подняла растрепанную голову и осмотрелась вокруг мутными потухшими глазами. Она устыдилась своей наготы и поспешно оделась.
Спаргапа?
Девушка скривилась от отвращения. Кто такой Спаргапа? Пастух, серый сак. Вот если б он сделался царем Турана и выстроил над Аранхой ступенчатый дворец... Но разве способен Спаргапа на что-нибудь путное? И вправду он слюнтяй. Отец прав. Конечно, прав отец.
Ведь он - умный.
К вечеру погода испортилась.
Северный ветер с шумом раскачивал тростник, деревья и кустарники чангалы, со свистом проносился меж дюн, трепал полотнища намокших палаток.
Не дай бог очутиться сейчас в болотистых зарослях! Сверху журчит вода, снизу бурлит вода. Страшен голос потоков ревущих. Шорох, треск, скрип ветвей, хлюпанье дождевых струй. Ни клочка сухой земли.
"Где, в каких логовищах, прячутся звери в такую ненастную ночь?" угрюмо подумал Спаргапа. Он и сам казался себе бесприютным четвероногим бродягой, отбившимся от волчьей стаи.
Уныло и у человеческого жилья. Дым, стелющийся по мокрой земле, жалобное блеяние ягнят, плеск холодной воды... Спаргапа подъехал к шатрам Фрады с подветренной стороны, чтоб не учуяли собаки, и крикнул совой.
На тропе - никого.
Юноша спешился, подлез под брюхо коня, стремясь хоть немного укрыться от студеной влаги, изливавшейся ему за шиворот. Крикнул вновь. Скорбный плач ночной птицы одиноко прокатился по берегу глухо клокотавшего озера.
Вот и Райада.
– Чего тебе?
– спросила она сердито из-под влажной попоны.
– Я... ты сказала...
– Спаргапа наклонился к ней, стараясь разглядеть лицо. Она резко отступила, приподняла край попоны и крикнула, задыхаясь от ветра:
– Уходи! Видеть не хочу...
– Райада! Я не виноват. Так уж получилось. Верь, мое сердце, Спаргапа еще отличится! Тебе не будет стыдно выйти за...
Сын Томруз со стоном упал на колени, утопив их в жидкой грязи, и зарыдал - горестно, тяжко и безнадежно.
Он обхватил ей колени. Жар его рук был нестерпим; чудилось - капли дождя, попадая на них, испаряются. Точно так, как поздней весной небесная сырость, достигнув раскаленного песка, тут же отлетает обратно к туче.
Огонь Спаргаповых рук хлынул обжигающей волной к плотным бедрам Райады. Она судорожно выгнулась. Боже! Бедный Спар! Ладно уж, ладно. Ладно! Бери меня, мой Спар.
Забывшись от возбуждения, она выпустила край попоны. Дождь нанес ей ледяной удар в открытую грудь. Осатанелый ветер за какой-нибудь миг выдул из сердца любовь, как тепло из только что ярко пылавшего очага.
Девушку разом пробрал озноб. Затряслись ноги; дрожь, окатив тело снизу, кинулась в зубы, и они мелко-мелко застучали. Райада опомнилась. Назад, к отцу! Скорей! Она с неожиданной силой и злостью толкнула Спаргапу.