Пыль Снов
Шрифт:
Становись коленями в пыль. Падай все ниже. Лежи во прахе, вкушай его языком, пусть запах гнили обжигает ноздри. Удивительно ли, что все породы зверей выражают сдачу, ложась на землю в позе уязвимости, прося пощады у безжалостной природы, подставляют горло милосердию клыков и когтей, на которых пляшут лучи солнечного света? Играя роль жертвы… Она вспомнила, как видела однажды бхедрина-самца. Пронзенное дюжиной дротиков — их древки клацали и качались — огромное животное пыталось стоять. Как будто не упасть — все, что имело для него значение, равнялось самой жизни, всем благам жизни. В налитых кровью
И он стоял, истекая кровью, на гребне холма в окружении охотников достаточно опытных, чтобы держаться в стороне, просто ожидая; и он отвергал их, отвергал неизбежное очень долго. Охотники любили рассказывать эту историю, сидя у мерцающего костра и временами вскакивая, изображая упорство раненого быка, широко расставившего ноги, опустившего голову, сверкающего глазами.
Весь остаток дня и вечер, всю ночь простоял зверь, и утро, пока не упал замертво.
В борьбе зверя таился триумф, сделавший смерть чем-то почти не имеющим значения, ее приход случайным и нелепым. Смерти не удалось в тот раз поглумиться всласть.
Ей подумалось, что следует плакать по тому бхедрину, по силам его души, столь жестоко исторгнутым из гордой плоти. Даже по молчаливым охотникам, сгрудившимся в утреннем свете на холме, чтобы коснуться нечесаной шкуры; по детишкам, хихикавшим в ожидании, когда можно будет помогать в свежевании туши. Они — и юная Келиз среди них — сидели с круглыми глазами, почему-то испуганные, и переживали… да было ли это? Скорее чувство вины, стыда и жалости принадлежит ей нынешней. Десятки, десятки лет пролетели. Неужели бык символизирует ныне нечто совсем иное, совсем иное, и только она может понять смысл символа?
Смерть народа.
И все же она стоит. Она стоит…
Хотя в тот миг все нырнули в траву между валунов и лицо ее прижалось к почве. Она чувствовала запах пыли, своего пота. К’чайн Че’малле, казалось, совсем исчезли. Неподвижные рептилии напоминали ей гадюк или ящериц, свернувшихся в изломе скалы; их шкуры стали пятнистыми, имитируя характер окружающей среды.
Они таятся.
Но от чего? Что среди этой бесполезной, безжизненной местности может взывать к осторожности?
«Ничего. Совсем ничего. Нет… мы прячемся от облаков».
Облака, среди которых выделялась дюжина грозовых туч, повисли над юго-западным горизонтом в пяти лигах или еще дальше.
Келиз не понимала. Она совсем ничего не понимала, так что даже не могла придумать разумного вопроса, который можно задать спутникам. Она просто томилась в яме страхов и подозрений. Она могла представить, как тучи набегают, извергая молнии, испуская потоки дождя — но за все время, пока они тут прячутся, тучи не сдвинулись с места. Ее утомляло собственное невежество.
Тучи.
Она принялась гадать, не летает ли крылатый Ассасин прямо над их головами. Открытый, беззащитный перед штормовыми ветрами… но здесь, внизу, царит неестественный покой. Кажется, сам воздух прячется, затаив дыхание. Даже насекомые сели на землю.
Почва под ней вдруг задрожала, как будто тучи разразились каменным ливнем. Она не понимала, слышит ли гром ушами или это грохочет в голове. Потрясение заставило сердце бешено забиться. Она никогда прежде
К’чайн Че’малле, ее устрашающие телохранители, прижимались к земле напуганными щенками. Гром снова и снова терзал почву. Скрипя зубами, Келиз заставила себя поднять голову. Пыль летела над травой, словно туман. Сквозь ее бурую завесу она видела бесконечные серебристые вспышки перед изломанной линией штормового фронта, но сами тучи оставались темными. В глазах плясали мотыльки. Но где же ветвистые деревья молний? Каждая вспышка будто бы вырывается из земли… она уже может различить мертвенные отблески пламени. Равнина загорелась.
Келиз захрипела, закрыв голову руками.
Часть ее желала сбежать, встав в стороне удивленным немым свидетелем, а другая часть тряслась от ужаса. Это ее собственные чувства? Или это эманации К’чайн Че’малле, волны ощущений от Сег’Черока, Ганф Мач и прочих? Но нет, она видит только признаки какой-то до странности чрезмерной осторожности. Они не дрожат, не впиваются когтями в грунт. Так ведь? Они так неподвижны, что любому показались бы мертвыми. Они отдыхают, спокойные как…
Когтистые лапы подхватили ее. К’чайн Че’малле вдруг побежали, низко пригибаясь, побежали так быстро, что она никогда не поверила бы, услышь о подобном. Келиз болталась в лапах Ганф Мач, словно оторванный от туши бхедриний бок.
Они бежали от бури. На север и восток. Келиз как будто попала в размытый кошмар. Кочки желтой травы мелькают комками тусклого пламени. Россыпи обкатанных камней, провалы и реки гравия, затем низкие холмы из темного сланца. Корявые деревья без листьев, карликовые леса, мертвые и усаженные клочьями паутины. Потом — сковорода выжженной глины, покрытая кристаллами соли. Тяжелый топот трехпалых стоп, грубый треск дыхания, свистящие вздохи.
Внезапная остановка — Охотники К’эл рассыпались, замедляя шаги. Они оказались на вершине, лицом к лицу с Ассасином Ши’гел. Высокий как башня, кожистые крылья свернуты, шипастые плечи обрамляют широкую пасть… блеск глаз над и под острыми иглами зубов…
Дыхание Келиз прервалось. Она ощущала его гнев, его презрение.
Ганф Мач разжались, и Дестриант задергалась, готовясь упасть. Кор’Туран и Руток встали по бокам, шагах в десяти. Опустили головы, сжали зубы, уперли острия клинков в твердую каменистую почву. Прямо перед Гу’Раллом встал Сег’Черок — неподвижно, почти вызывающе. Кожа гордеца блестела слоем выделившихся масел.
Гу’Ралл склонил голову набок, словно забавляясь над Сег’Чероком; однако все четыре его глаза неотрывно следили за Охотником. Он не стесняется показать уважение. Ассасин Ши’гел почти вдвое выше Сег’Черока, даже без клинков его лапы равны длиной лапам Охотника. Эта тварь рождена ради убийства, сила ее воли посрамит любого К’эл; даже Солдат Ве’Гат покажется перед ним слабым и неуклюжим.