Пыль Снов
Шрифт:
Учить людей быть дисциплинированными, как он понял, нелегко. Он прошелся вдоль строя летерийских солдат (да уж, назвать солдатами их можно с большой натяжкой), замерших по стойке смирно (ну, местные смирнее стоять не умеют — пока что). Ряд лиц, красных на палящем солнцепеке, сочащихся потом.
— Бригада Харридикта, — прорычал Тарр. — Что за имечко такое? Кем был этот Харридикт, Худа ради… нет, не отвечать, проклятые дураки! Каким-то бесполезным генералом, воображаю, или еще хуже — каким-то купчишкой, радующимся, что ему позволили разодеть вас в цвета своего Дома. Купцы! Торговле нет места в армии. Мы построили империю на трех континентах
Тут он остановился, истощив словарный запас, и махнул Каракатице. Тот вышел вперед со свирепой ухмылкой — идиот любит роль Бравого, как они сами себя прозвали. У летерийцев есть мастер-сержанты, а у малазан будут теперь Бравые Сержанты, иначе Зубастики — не повторяйте, парни, это шутка для своих. Первым шутку придумал капитан Рутан Гудд, а он, давно понял Тарр, солдат что надо. [2]
Каракатица широк в плечах, грузен — очень подходит для такой роли. Сам Тарр на полголовы ниже, но только чуток уже в плечах — а значит, подходит еще лучше. Ни один из здешних так называемых солдат не простоит в рукопашной с малазанином и дюжины ударов сердца. Ужасная истина. Они слишком мягкие.
2
Имеется в виду Бравый Зуб — весьма популярный в малазанских армиях старший сержант из лагеря для новобранцев в Малазе, давший клички почти всем героям. — прим. переводчика.
— Эта бригада, — громко и презрительно заорал Каракатица, — зря занимает мировое пространство! — Он помолчал, вглядываясь в твердеющие от оскорблений лица.
Как раз пора. Тарр наблюдал, положив руки на пояс.
— Да, — продолжал Каракатица, — я наслушался ваших пьяных россказней… — тон его как будто приглашал всех пойти посидеть в кабачке: понимающий, мудрый и почти — вот черт! — сочувственный. — Да, да, я самолично видел ту уродливую, жалкую свинью, которая у вас сходит за магию. Без дисциплины, никакой тонкости. Грубая сила и полная дурь. Итак, для большинства из вас битва — это копание носом грязи, а поле битвы — место, на котором сотни помирают ни за что. Ваши маги сделали войну жалкой, бессмысленной шуткой… — тут он развернулся и подскочил нос к носу к одному из солдат: — Ты! Сколько раз ваша бригада теряла пятьдесят процентов состава в одном бою?
Солдат (Каракатица умеет выбирать) оскалил зубы. — Семь раз, Бравый Сержант!
— А семьдесят пять?
— Четыре, Бравый Сержант!
— Девяносто процентов?
— Однажды, Бравый Сержант, но не девяносто. Сто процентов, Бравый Сержант.
У Каракатицы отвисла челюсть: — Сто процентов?
— Так точно, Бравый Сержант!
— Вас стерли до последнего солдата?
— Так точно, Бравый Сержант!
Каракатица склонился еще ближе; лицо его стало пунцовым. Он проревел: — А вам не приходило в голову — хотя бы одному — что лучше перебить всех магов еще до начала боя!?
— Тогда другая сторона смогла бы…
— Ну, сначала нужно было переговорить с ними, перебить ублюдков одновременно. — Он откачнулся, взмахнул руками. — Вы не бьетесь! Вы не воюете! Вы просто строитесь, чтобы удобнее было лечь в могилы! — Он провернулся на месте. — Вы что, все идиоты?
На балконе, нависшем над плацем, Брюс Беддикт несколько раз моргнул. Королева Джанат хмыкнула из тенечка, потом сказала: — Знаешь, он в чем-то прав.
— На данный момент, — ответил Брюс, — это не имеет значения. У нас осталось слишком мало магов, и даже эти потеряли почву под ногами. Похоже, происходит молчаливая революция, и, когда пыль осядет, изменится вся наука колдовства. — Он поколебался. — Но не это меня тревожит, когда я слушаю солдат внизу. Что опасно — мысль, будто они должны решать все сами.
— Призыв к мятежу, — закивала Джанат. — Но можешь поглядеть с другой точки зрения. Их образ мыслей заставляет командиров держаться в рамках. Следовать приказам — одно дело, но когда приказы самоубийственны или просто глупы…
— Как представишь, что солдаты станут обдумывать твои приказы… тревожно становится. Я уже сожалею, что нанял малазан для перестройки армии Летера. Может, их способы хороши для них, но не факт, что они будут столь же хороши для нас.
— Ты можешь быть прав, Брюс. В малазанах есть что-то необычное. Я нахожу их восхитительными. Вообрази: целая цивилизация, не терпящая дураков.
— Насколько я слышал, — возразил Брюс, — это не уберегло их от предательства. Сама императрица готова была принести их в жертву.
— Но они же не склонились под топор?
— Понимаю…
— Между правителем и подданными есть взаимное доверие. Злоупотребите им — с любой стороны — и согласие станет невозможным.
— Гражданская война.
— Это если одна из сторон не решит попросту уйти. Если она не заинтересована в мести или восстановлении прежнего порядка.
Брюс обдумал ее слова, следя за муштровкой, которую устроили внизу солдатам — летерийцам двое Охотников за Костями. — Может, вы все же можете кое-что нам преподать, — пробормотал он.
Каракатица подошел к Тарру и прошипел: — Боги подлые, капрал, они хуже овец!
— Слишком много раз их били, вот и всё.
— И что же делать?
Тарр дернул плечом: — Все, что могу придумать: вздуть их еще раз.
Крошечные глазки Каракатицы прищурились. — Как-то плохо звучит.
Тарр скорчил рожу и отвернулся. — Знаю. Но больше ничего нет. Если есть идея получше, не стесняйся, сапер.
— Прикажу им ходить по кругу. Будет время подумать.
— В их обучении прослеживается четкая и умная система, — заключил вскоре Брюс и повернулся к королеве. — Похоже, нам пора к Теолу — он говорил что-то насчет встречи перед встречей с Адъюнктом.
— На самом деле это был Багг. Теол предложил встретиться, чтобы обсудить идею Багга о встрече до встречи… ох, послушай меня! Этот человек хуже чумы! Да, давай торжественно прошествуем к моему супругу — твоему брату — и хотя бы узнаем, что они хотели. Пока малазане не напали на нас. Что они должны думать? Король в одеяле!
Рука Лостары Ииль прокралась к кинжалу у бедра и тут же отдернулась. Смутный шепот в голове твердил ей, что клинок нужно почистить, хотя она звон назад почистила и наточила его, и даже заменила ножны. Все нелогично. Все бессмысленно. Да, она понимает причины навязчивого желания. Жалкие, извращенные причины… но вонзить кинжал в сердце мужчины, которого ты любила — все равно что залить душу несчищаемой грязью. Нож стал символом. Она не так глупа, чтобы не понимать.