Пыль Снов
Шрифт:
Странник шел по затопленному тоннелю, вспоминая тела, которые некогда плавали здесь словно бревна и медленно обращались в студень. И сейчас нога то и дело пинает невидимые кости. Темнота не обещает одиночества, истинного уединения, последнего упокоения. Темнота — всего лишь дом заблудших. Вот почему саркофаги закрывают плитами, а крипты засыпают курганами из земли и камней. Темнота — видение за сомкнутыми веками, всего лишь отрицание света, когда детали перестают быть важными.
Он мог бы найти мир по себе. Всё, что требуется — сомкнуть единственный глаз. Это должно работать. Он не понимает, почему это не работает. Жгуче — холодная
События разворачиваются, так много событий — и ни одно не началось от его толчка, ни одно не покорилось его воле. Гнев уступил место страху. Он отыскал алтарь, который Пернатая Ведьма освятила его именем. Он надеялся найти ее душу, ее плотную волю, всё ещё обвивающую сухожилия и кости… но ничего не нашел. Куда она ушла?
Он еще может чувствовать ее волосы в руке, безмолвное сопротивление — остатки здравого смысла сражаются за глоток воздуха, за лишнее мгновение жизни. Ладонь зудит от слабых содроганий, начавшихся, когда она наконец сдалась и впустила воду в легкие, раз, другой — словно новорожденная, вкушающая дары неведомого мира — чтобы отпрянуть, раствориться и ускользнуть угрем в темноту, в которой первым делом забываешь себя саму.
Откуда навязчивые воспоминания? Он совершил акт милосердия. Охваченная гангреной, безумная — ей оставалось недолго. Всего лишь малый толчок, вовсе не продиктованный мотивами мести или отвращения. И все же она могла проклясть его с последним сиплым выдохом.
Ее душа должна плавать в черной воде. Но Странник знал, что оказался в одиночестве. Алтарная комната не дала ему ничего, кроме уныния.
Он брел — скользкий пол тоннеля опускался с каждым шагом — ноги вдруг поскользнулись, вода охватила его грудь, сомкнулась на плечах, хлопнула по горлу. Макушка коснулась неровных камней потолка; еще миг — и он оказался под водой. В глазу защипало.
Он плыл сквозь сумрак, пока вода не стала соленой; свет, отраженный от водной глади в саженях сверху, замерцал, словно смутные полузабытые воспоминания о молниях. Он смог ощутить тяжелые удары буйных потоков и понял, что наверху действительно ярится шторм. Но творящееся под потолком мира не повлияет на него здесь, внизу. Он идет по дну океана, вздымает вековой ил.
Здесь нет гниения; все, что не раздавило в пыль неистовое давление пучины, издавна лежит под одноцветным покрывалом ила, словно мебель в громадной покинутой комнате. Это королевство навевает ужас. Время забыло путь, заблудилось, пока бесконечный дождь обломков не прибил его вниз, не поставил на колени. Не похоронил. Все и вся могут удостоиться такой же участи. Угроза, риск весьма реальны. Ни одно разумное существо не выдержит долгого пребывания здесь, где вечно звучит жуткая мелодия тщеты.
Он заметил, что идет мимо большого скелета: покосившиеся кривые ребра поднимаются по сторонам колоннадой храма, рухнувшего под собственной тяжестью. Он пересек неровную линию валунов — позвонков чудовища. Четыре лопатки стали широкой платформой, от них, словно поваленные столбы, отходили до нелепого длинные кости. В такой темноте он мог лишь вообразить очертания чудовищного черепа. Да, вот еще храм, иного рода. Драгоценное хранилище самости, пространство, желающее быть занятым, существование, требующее знаний о себе.
Мысль понравилась Страннику. Сколь тонкие самообманы собирают воедино кости души! Он миновал последнюю лопатку, заметив следы перелома. Кость походит на громадное разбитое блюдо.
Оказавшись у черепа, Странник увидел: одна из орбит раздроблена, длинное перекошенное рыло полно выбитых зубов. Старший Бог помедлил, изучая повреждения. Он не мог вообразить, что это за зверь; он подозревал, что это дитя глубоких течений, пловец давно минувших эпох, так и не понявший, что время его ушло. Он подумал: не был ли удар — ударом милосердия?
Ах, но разве может он бороться со свой натурой? Большинство его толчков имели фатальные последствия, это правда. Побуждений у него много, и милосердие не числится в самых последних. Ощущение волос под рукой… да, это выпрыгнула совесть, это трепет раскаяния. Ничего. Пройдет.
Он пошел дальше, зная, что находится на верном пути.
Есть места, которые можно найти лишь по приглашению, по сомнительной любезности сил, их сотворивших, придавших форму. Преграды презирают желания и жажду большинства искателей. Но он давно, очень давно изучил тайные тропы. Ему не нужно приглашений; ни одна сила не устоит перед его алчбой.
Тусклый свет башни показался раньше ее очертаний; он вздрогнул, когда насмешливое око заплясало в сумраке. Течения набросились на него, ударяя по телу словно бы в безнадежных попытках сбить с пути. Ил взвился, желая его ослепить. Но он устремил взгляд на зовущий огонек — и вскоре различил и приземистый дом, и черные кривые сучья деревьев во дворе, и низкие каменные стены.
У башни Азата скопились залежи ила. Курганы во дворе оказались полуразрытыми; корни накренившихся деревьев торчали наружу. Ступая по качающимся плитам дорожки, Странник видел кости, рассыпанные вокруг провалившихся могильников. Да, они наконец-то сбежали из тюрьмы, но смерть пришла за ними раньше. Терпение — рок долгоживущих. Оно способно погрузить потерявшую счет годам жертву в спячку, пока не истлеет плоть, пока не отвалится череп.
Он дошел до двери. Потянул, открыв.
Потоки из узкого коридора овеяли его, теплые словно слезы. Едва портал закрылся за спиной, Странник сделал жест. В следующий миг он стоял на сухом полу. В воздухе висело тонкое облачко дровяного дыма. По коридору плыл, приближаясь, огонек фонаря.
Облаченная в домотканую одежду фигура заставила Странника содрогнуться. Воспоминания взвихрились мутным илом; он словно на мгновение ослеп. Тощий Форкрул Ассейл горбился, словно доказательства и улики правосудия согнули его, сломали спину. Бледное лицо стало сборищем морщин, оно походило на мятую кожу. Измученные глаза лишь на миг впились в Странника. Затем Ассейл сделал шаг в сторону. — Огонь и вино ждут тебя, Эрастрас. Входи, ты знаешь дорогу.
Они прошли в двойную дверь на пересечении коридоров, в сухое тепло комнаты очага. Ассейл указал рукой на столик у стены, а сам подковылял к креслу около камина. Не принимая приглашения выпить — пока что — Странник подошел к другому креслу и уселся.
Они сидели и смотрели друг на друга.
— Ты малость поизносился, — сказал Ассейл, — с последней нашей встречи…
— Хохот Бездны, Сетч! Ты сам себя давно видел?
— Забытым не подобает жаловаться. — Хозяин поднял хрустальный кубок, поднес к лицу, созерцая мерцающий свет, запертый в янтаре вина. — Когда я гляжу на себя, вижу… угольки. Они угасают, они умирают. И это, — закончил он, — хорошо.