Пылай, огонь (Сборник)
Шрифт:
По завершении трапезы он, извинившись, встал и вскоре вернулся с каким-то пакетом в руках.
— Герр Холмс, думаю, что могу вас кое-чем порадовать, — сказал он, протягивая ему продолговатую коробку.
— Да?
Взяв коробку, Холмс поставил ее себе на колени, явно не зная, что с ней делать.
— Я телеграфировал в Англию, чтобы мне ее доставили, — продолжил Фрейд, снова садясь. Холмс по-прежнему ничего не говорил, молча глядя на коробку.
— Давайте я помогу вам открыть ее, — предложила Анна, ухватившись за стягивающий ее шнурок.
Будь любезна, — согласился Холмс, протягивая коробку ребенку.
— Осторожнее, — предупредил отец,
— Там другой футляр, — воскликнула Анна.
— Пусть герр Холмс сам откроет его, — посоветовала дочке фрау Фрейд.
— Ну давайте же! — приободрила его Анна.
Не отвечая ей, Холмс вытащил футляр. Медленными, но точными движениями его пальцы открыли замки, и он вынул своего Страдивари, после чего поднял глаза на венского врача.
— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал он тихим голосом, интонация которого испугала меня. Анна в восхищении захлопала в ладоши.
— Скрипка! — закричала она. — Настоящая скрипка! А вы умеете играть на ней? О, пожалуйста, сыграйте для меня, ладно? Пожалуйста!
Холмс посмотрел на нее, затем перевел взгляд на инструмент, который держал в руках. Его полированная дека блестела лаком в огне газовых светильников. Он провел пальцами по струнам, слегка вздрогнув при их звуках. Прижав скрипку подбородком, Холмс сделал несколько движений шеей, прилаживая инструмент, и попробовал извлечь первые звуки. Мы смотрели на него, затаив дыхание, словно присутствуя в концертном зале. Опустив смычок, он подрегулировал его натяжение,
— Хмм...
Сначала он медленно и осторожно сыграл какую-то музыкальную фразу, непохожую на его стиль исполнения, когда мелодии и фиоритуры стремительно сменяли друг друга. По лицу его расплылась нерешительная улыбка — в первый раз за долгое время я увидел его поистине счастливое выражение, которое, казалось, никогда больше не появится.
А затем он углубился в игру.
Я не раз высоко оценивал музыкальное дарование своего друга, но никогда еще он не играл с такой отдачей, никогда еще его слушатели не были так зачарованы, как в этот вечер. Перед моими глазами развертывалось настоящее чудо, по мере того как инструмент возвращал к жизни его хозяина, а он — его.
Не замечая своих действий, Холмс отодвинул стул и встал, Продолжая играть, и чувствовалось, что с каждым движением смычка к нему возвращалась радость жизни. Я забыл, какую вещь он играл, — я не особенно сведущ в музыке, о чем должно быть известно моим читателям, — но, мне кажется, это были его собственные композиции.
Следующая вещь оказалась мне знакома. Холмс испытывал тягу к вещам, пронизанным сильными чувствами, и, кроме того, он понимал, где и почему находится.
Он играл вальсы Штрауса. О, как он играл! Богатые, сочные, веселые ритмы заполнили помещение и были настолько зажигательны, что Фрейд, обхватив свою жену за талию, стал вальсировать по столовой, направляясь в гостиную, куда последовали Холмс, Анна, Паула и я. Я был настолько захвачен этим зрелищем, видя улыбку на лице своего друга, что не сразу обратил внимание на маленькую ручонку, дергавшую меня за рукав. Опустив глаза, я увидел Анну, которая протягивала мне руки.
Я никогда не считал себя хорошим танцором, тем более что легкая хромота усугубляла отсутствие способностей в этой области, — но я стал танцевать. Все мы были преисполнены энергии и самыми добрыми
«Сказки Венского леса», «Венский вальс», «Голубой Дунай», «Вино, женщины и песни» — Холмс играл эти вещи одну за другой, а мы, смеясь и веселясь, кружились по комнате! Затем мы с Фрейдом поменялись партнершами, и я стал вальсировать с его женой, пока доктор который, насколько я заметил, танцевал не лучше меня, — кружил свою дочку. Охваченный безудержной радостью, я даже попробовал покружить Паулу, несмотря на ее смущение и слабые протесты.
Когда наконец музыка смолкла, мы все, задыхаясь, повалились в кресла. На лицах наших по-прежнему Сияли улыбки, хотя вызвавшая их музыка смолкла. Холмс опустил скрипку и долго смотрел на нес. Затем он перевел взгляд на Фрейда.
— Я не перестаю изумляться вашим талантам, — сказал ему Фрейд.
— А я начинаю восхищаться вашими, — возразил Холмс, глядя ему прямо в глаза, и во взгляде Холмса, с удовольствием должен отметить, мелькнула знакомая искорка.
Эта ночь была заполнена очарованием музыки. Кажется, где-то у Юлия Цезаря есть описание, как власть музыки смиряет ярость диких животных и успокаивает страсти, но мне никогда ранее не доводилось быть свидетелем такого чуда.
И после того как весь дом отошел ко сну, сквозь тонкую стенку, отделявшую комнату Холмса от моей, я слышал, как он едва ли не до рассвета тихонько водил смычком по струнам. Предоставленный сам себе в выборе репертуара, он обратился к тихой мечтательной мелодии собственного сочинения. Они были пронизаны печалью, и под их звуки я мягко погрузился в глубокий сон. Засыпая, я пытался угадать, возгорится ли искра, вспыхнувшая было в окоченевшей душе моего друга, или же погаснет в свете наступающего дня. Эпизод со скрипкой свидетельствовал, что душа его еще не выжжена дотла, но я не мог отделаться от интуитивных сомнений, хватит ли одной музыки, чтобы вернуть его к жизни. Сквозь сонное забытье передо мной опять всплыла дьявольская физиономия с уродливым белым шрамом на щеке.
10
Изучение истерии
На следующее утро за завтраком Шерлок Холмс был тих и спокоен. По его поведению нельзя было понять, помогла ли музыка ему окончательно встать на путь выздоровления. Столкнувшись с бесстрастным поведением своего пациента, доктор Фрейд был столь же невозмутим. Он, как обычно, всего лишь осведомился, как Холмс спал и не хочет ли он еще кофе.
Последовавшие события навсегда лишили меня возможности с уверенностью утверждать, что только скрипка вернула моего друга в его прежнее состояние. Не зазвени колокольчик у дверей, то сумасшедшее приключение, участниками которого нам довелось стать, не имело бы места. И тем не менее я могу только порадоваться, что явился посыльный с запиской для доктора Фрейда.
Это был курьер из «Алгемайнес Кранкенхаус», той самой учебной клиники, где в свое время работал доктор Фрейд. Посыльный доставил записку от одного из врачей больницы с просьбой к доктору Фрейду зайти осмотреть пациентку, которую доставили прошлой ночью. В тексте записки, прочитанной Фрейдом вслух, мелькнули какие-то знакомые интонации.
«Я был бы весьма обрадован, если вы найдете время проконсультировать меня в связи с достаточно любопытным случаем. Пациентка не хочет или не может вымолвить ни слова, и хотя она очень худа, прочее ее здоровье, кажется, в отменном состоянии. Не найдете ли несколько минут хотя бы осмотреть ее? Ваши методы считаются сомнительными, но я лично всегда относился к ним с уважением».