Пылающая комната
Шрифт:
У Стэна даже уши запылали. Он не собирался отступаться, но стыд, который терзал его всякий раз, когда он думал, что эту песню услышат все, не давал ему покоя.
— Нечего стыдиться, — сказала Джейн так же твердо. — Это отличная песня и отличный текст.
— Спасибо. Я, правда, не знаю…
— Что?
— Ну я боюсь, что от него все отвернутся, если он… — выговорил Стэн самое страшное свое опасение.
— Глупости. Если до этого не отвернулись, то и сейчас не отвернутся. А потом, — глаза Ангела приобрели странное холодно-задумчивое выражение. — Ничего уже не изменить, ты же знаешь.
— Знаю, — ответил Стэн, внезапно успокоившись и залпом допив кофе.
Когда начался концерт, Стэн стоял у входа на сцену. Это было совсем с краю, и его прикрывала аппаратура. Музыка ревела так, что он почти глох, но он не променял бы своего места ни на что на свете. Для разогрева спели
— Эта песня посвящается всем, кто погиб в огне. — Зал молчал, словно напуганный страшной торжественностью момента. «Это его последний концерт, — подумал Стэн в священном ужасе. — Слушайте и смотрите, вы последний раз видите Криса Харди на сцене». — Следующая песня совершенно новая, ее еще никто не слышал, вам повезло, ребята. — и повысив голос так, что Стэн на секунду ослеп и оглох от страсти, прозвучавшей в его голосе, — «Священный ветер»!
Он обернулся к Джейн. Девушка кивнула и заняла свое место у второго микрофона, у которого стоял Джимми. Секунду длилось оглушающее молчание, потом голос Джейн легко вывел первую музыкальную фразу без слов, в нее мягко вплелся звук гитары Грэмма. Крошка тронул барабаны, за ним тут же вступил Арчи. Минуту ошеломленная толпа слушала, как гитара соперничает с голосом, то сливаясь с ним, то противостоя, и наконец Стэн услышал тяжелый голос Криса, произнесший первую фразу «Тебе нравились мотоциклы и широкие ленты ночных шоссе..». Он пел, Джейн подхватывала и усиливала каждый поворот мелодии, каждое движение голоса, а гитара Джимми звучала так, что казалось — поют трое. Крис отчетливо выговаривал каждое слово, словно задавшись целью донести до всех каждую подробность того, что происходило между ними. Он стоял на краю сцены, засунув большие пальцы рук за ремень, и пел, Стэн встал так, чтобы видеть его лицо, глаза Харди, широко открытые и неподвижные, были глазами слепца, вглядывающегося в вечную тьму. Марлоу внезапно вспомнил, что еще летом, на гастролях, в каком-то шикарном отеле, из тех, в которых подают завтрак в постель, а номер выглядит как римский Колизей, в самый черный час ночи, когда они лежали в жаркой темноте, Крис сказал ему тихо, с дрожью в голосе: «Знаешь, Тэн, мне иногда кажется, что я ослеп и ты ведешь меня за руку, а мне все равно, куда и когда будет пропасть». Сейчас его вел собственный голос, переступавший осторожно, словно ребенок через ручей по камушкам, но не было такой силы, которая остановила бы его. Когда Крис замолчал и, дрожа, отзвенел последний звук гитарных струн, воцарилось молчание, еще более глубокое, чем первое. Стэн смотрел на Харди, на бледную Джейн, на Грэмма, застывшего, как часовой, на Арчи, с потяжелевшим лицом сжимавшего свой бас, на Крошку, который смотрел прямо перед собой с выражением отчаянного упрямства, и понимал, что если толпа фанатов выразит хоть малейшее недовольство, «Ацтеки» просто уйдут со сцены и никогда на нее не вернуться. Будут разводить капусту. И он понимал, что это он их подставил, он и Крис, позволившие этому огню выплеснуться наружу, сжигая все, что их окружало.
В недрах толпы родилось жуткое урчание, словно она была огромным зверем, готовящемся к прыжку, оно делалось все громче, свист, вопли, крик, постепенно эта адская какофония становилась все более упорядоченной, все более ритмичной, и Стэн услышал наконец, что они кричат «Харди И Марлоу», повторял зал, еще и еще раз и вдруг взглянув в толпу, Стэн увидел что с краю почти у сцены на отшибе стоят двое. Двое высоких мужчин, белокурый и черноволосый, они были одеты так же просто, как и остальные ребята помоложе, но он узнал их. Хауэр и Конрад, Конрад и Хауэр. Они орали, как и все, но Конрад, почувствовал его взгляд, повернулся к нему и отсалютовал сжатой в кулак рукой. Первым движением Стэна было соскочить со сцены и кинуться к ним, но к нему уже бежала Джейн, она схватила его за руку и потащила к Крису, туда, в бесконечный вопль, сливавший воедино их имена, так же как были слиты их души и тела.
Дневник Стэнфорда Марлоу
Это был их последний концерт, последний, я знал, что «Священный ветер» можно спеть только один раз. Я и до сих пор не понимаю, как могло случиться, что я написал эти слова, но еще тягостнее было слушать, как он поет эту песню,
Новый год в Швейцарии. Мне кажется, я перешел ту грань, за которой полнота человеческой жизни еще может удерживаться в установленных рамках. Это невероятно, но это так — Марте по заказу Криса удалось-таки разыскать тот самый «отель на двенадцать мест» недалеко от Сьона. Хозяин его немец, спокойный и обходительный, старик лет семидесяти. Отель называется «Фридрих Великий». Поскольку масштаб заведения явно конфликтовал с его громким названием, я не поленился заказать Марте также историю самого короля. Прочитав ее за ночь перед отлетом, я вручил книгу Харди и заметил не без иронии:
— Мы попали по адресу.
Крис повертел ее в руках и решил, что посмотрит в дороге. Он собирался восстановить на месте свои навыки катания на сноуборде, и я возражать не стал. Рейс был специальный, Бобби подвез нас в аэропорт вместе с Айроном, который должен был остановиться в самом городе. Больше никто нас не сопровождал. В самолете было все трое пассажиров, не считая нас с Харди и телохранителем. Зато стюардесс было в три раза больше, и внимание они проявляли к каждому такое, что становилось неловко. Харди положил мне руку на колено:
— Не бери в голову, — сказал он мне, — это их работа. — Я подумал о том, что жизнь все же непредсказуема. Мой друг, начавший свой путь там, где нет никакого просвета, с легкостью принца крови советовал мне принимать услуги окружающих как должное, я же, принадлежавший к так называемой прослойке более или менее обеспеченных и высокообразованных представителей общества, чувствовал себя при этом недостойным даже десятой части тех забот, которые мне полагались.
Харди заказал обед по-французски, я понятия не имел, что в него входит, а когда узнал, пожалел, что сам не выбрал что-нибудь на свой вкус, но потом смирился. Мне было лень даже языком пошевелить. Крис погрузился в чтение. Я провел бессонную ночь за книгой и в конце концов почувствовал, что больше не могу бороться с естественной потребностью моего организма в отдыхе. Я уснул и проснулся, когда мы уже шли на снижение. Харди держал книгу в руках и задумчиво постукивал по ней пальцами. Взяв мою руку, он произнес:
— Судьба, малыш.
— Да, — согласился я, — но чья, наша или Конрада и Хауэра?
— Всех четверых, — ответил он и улыбнулся. — Ты же сам говорил — это пылающая комната.
— Ты полагаешь она находиться в недрах «Фридриха Великого»?
— Может быть.
Нас уже ждали с машиной и повезли прямо в Сьон, где Айрона ждал номер в отеле. Он, разумеется, предлагал поступить иначе, и вначале доставить на место нас, но Крис возражений не принял. Распростившись с телохранителем, который должен был в случае чего приехать по звонку, мы поехали прямо по следам наших предшественников. Зима, снежная и тихая, с великолепными горными видами была именно такой, как ее обычно показывают в туристических каталогах, вызывавших всегда подозрение у моей матери, привыкшей ожидать от природы несколько большего, чем она могла дать в соответствии с ее представлениями о нетронутой цивилизацией красоте. Но эта красота действительно оказалась нетронутой. Если Сьон и был предпраздничным городом с обычной суетой им шумом, то за его пределами в направлении нашего будущего местожительства все было в порядке. Пожалуй, жители случайно попадавшихся нам тихих трехэтажных коттеджей способны были просто забыть о том, что вслед за Рождеством грядет еще одно торжество, неумолимо отсекающее для небытия очередной пласт времени.
Машина свернула влево от главной дороги и, проехав еще немного, остановилась у ворот Отеля. Это был странного вида двухэтажный особняк с колоннами у входа и темной каменной лестницей. За стеклянными дверями горел свет. Хозяин отеля господин Клеман в темном костюме, застегнутом на все пуговицы, и пальто накинутом на плечи, совершенно седой с тростью в руках ждал на улице вместе со своим помощником-портье. Мы вышли из машины и подошли к ним обоим, Клеман курил трубку, он церемонно кивнул нам и сказал: