Пылающая комната
Шрифт:
— Не ожидал? — прошептал он с необычной, как мне показалось враждебной интонацией, он дернул меня на себя, так что я с трудом удержался на ногах.
— Я думал, ты уснул, — тихо ответил я, — разденься, Крис, я терпеть не могу, когда ты… лучше всего, когда на тебе ничего нет.
— Может, мне и на сцену так выйти? — спросил он, усаживая меня рядом.
— Ну, это ты преувеличиваешь, народ тебя не поймет, ты не забывай, — я разделся и лег, не шевелясь, наслаждаясь этой очередной маленькой войной, которую периодически мы объявляли друг другу, вероятно, для поддержания настроения. Крис тоже разделся, наконец,
— Ты боишься меня? — вдруг спросил он, поцеловав меня в губы.
— Боюсь, о чем ты? — я действительно не понимал, что он хотел сказать.
— Ты смотришь так, как будто мы не в постели, а в операционной, я на тебя похож был, когда мне дыру в боку зашивали.
Я ничего не ответил, я изогнулся, проводя языком по его пылающей смуглой коже, и, взяв губами его напряженный, как стрела член, стал ласкать его языком, сходя с ума от хриплых стонов моего любовника, выгибавшегося и извивавшегося от этой бесконечно сладкой пытки, я не давал ему кончить, я чувствовал самые тончайшие подрагивания его мышц, и на секунду замирал, каждый раз, когда улавливал приближение конца.
— Я тебя убью, — закричал он, задыхаясь, но я крепко держал его, прижимая к постели, — я умоляю…
Я понимал, даже теряя голову от его иступленных криков, что перехожу грань, когда мое удовольствие превращается в жестокость, но оторваться я не мог. Внезапно с ревом он вывернулся, оттолкнув меня от себя и тут же прижав всем телом к постели так, что я с трудом мог дышать, и, раздвинув мои ягодицы, всадил с такой силой, что на секунду показалось, что я теряю сознание то ли от резкой неожиданной боли, то ли от наслаждения, чувствуя, как он, сокращаясь во мне, наполняет меня собою.
Он не двигался, продолжая лежать на мне и прерывисто дышать мне в затылок.
— Я тебя когда-нибудь убью, — повторил он не агрессивно, но с какой-то печалью и нежностью в голосе, как будто иного выбора у него и не было.
— Зачем, — тихо возразил я, меня била дрожь, я никак не мог успокоиться.
— Я слишком люблю тебя, — ответил он все также печально, — я никогда так не любил, никого, даже себя, малыш.
Я ничего не мог возразить на это признание, я утратил всякую возможность защищаться от этой страсти непостижимой, сжигающей, запредельной, превращающейся в самый сильный наркотик, какой только доступен человеческому телу и сознанию.
Возвращаемся, и это повергает меня в отчаяние. Город представляется мне настоящим кошмаром, почему невозможно было остаться там навсегда?
Я позвонил Виоле. Она обрадовалась и пригласила меня к себе. Мы собирались уезжать в турне, и я собирался на всякий случай с ней попрощаться. Кто его знает, чем это кончится.
— Ты что, не спал ночью? — спросила Виола, потчуя меня чаем с гренками. — Выглядишь ты ужасно, Тэн.
— Да, были некоторые сложности. — уклончиво ответил я. — а где твоя мама?
— Она на соревнованиях. — заверила она меня
— А ты что делаешь? — спросил я ее уже совсем дружески.
— Я гуляю, хожу в кино, на тусовки разные. У меня есть друг. Очень симпатичный. Сейчас фотографию покажу.
Она удалилась за фотографией, а я с интересом рассматривал маленькую уютную квартиру с голубыми шторами на окнах.
— Вот, вот она, — резво прокричала Виола и прибежала назад с фотографиями в руках. — это мой друг, это мама, а это мой отец, но я его не видела с трех лет. Они с мамой развелись. — Она выложила передо мной все фотографии, и я начал по одной смотреть их. Ее друг у меня особого восхищения не вызвал, а вот ее мать оказалась очень красивой женщиной. Это была фотография, где она сидела верхом на лошади в великолепном костюме с спадавшими почти до гривы ее собственными пепельными волосами. И вдруг у меня все помутилось перед глазами, я ясно увидел на фотографии, которую взял следующей, хорошо знакомое мне лицо, гордое и полное чувства собственного достоинства, неотразимо привлекательное лицо Томаса Уиллиса. «Господи, — взмолился я в отчаянии — только не это!».
Виола обратила внимание на мое замешательство. Она наблюдала за мной и тут же спросила:
— Тебе больше нравится мать или отец?
— Кто этот человек? — спросил я, протягивая ей фотографию.
— Это мой отец, я его совсем маленькой видела, очень давно, он расстался с мамой и никогда больше не приходил, — сказала она, — мама говорила, что он был очень непростым человеком.
— Как его звали?
— Тиздэйл, это моя фамилия, — пояснила она, не понимая, почему я так заинтересовался ее отцом. — Я — Виола Тиздэйл.
— А имя, — настаивал я, — как имя твоего отца?
— Альфред, а что? — она ожидала моих объяснений, видимо в обмен на свою откровенность.
Я молча созерцал фотографию, затем я перевел взгляд на девушку, пытаясь отыскать в ней хоть какое-нибудь сходство с отцом. Но нет, Виола была совсем не похожа на него, если не считать только странного изгиба бровей.
— Ты его помнишь? — спросил я.
— Почти нет, а почему ты так испугался?
— Нет, все в порядке, — я овладел собой и предложил ей поговорить о чем-нибудь другом.
— Я так жду альбом «Ацтеков», о нем уже везде объявлено, они ведь отправляются в турне, ты знаешь?
— Да что-то слышал об этом.
— А ты больше не виделся с Крисом Харди?
— Да, нет, конечно, — бессовестно соврал я.
— А я о нем статью читала, там пишут, что он совсем перестал вести прежний образ жизни, очень изменился и вообще стал очень скучным.
— Да, представляю, что там понаписали. Ну, ладно, я пойду. Спасибо тебе за чай, — я поднялся и стал собираться.