Пылающий меч
Шрифт:
— Царица Яххотеп одна стоит перед главными воротами, — подтвердил помощник. — Она хочет говорить с вами.
— Эта женщина обезумела. Почему лучники не убили ее?
— Царица стоит одна, она безоружна… Лучники не осмелились.
— Но она наш самый страшный враг!
«Гиксосы тоже сошли с ума», — подумал начальник крепости, торопясь к воротам. Он сам свяжет эту демоницу, пока она не заставила потерять голову всех остальных ратников.
Едва главные ворота приоткрылись, Яххотеп оказалась в крепости.
Изящная золотая диадема на лбу, красное одеяние, проницательный, открытый, пристальный взгляд. Начальник крепости не мог не признать величия этой женщины.
— Госпожа, я…
— Ты можешь остаться в живых, если сдашь крепость. Правитель гиксосов бросил тебя, и к твоим стенам пришло наше войско. С юга до севера ни одна крепость не оказала нам сопротивления.
Хананей мог схватить Яххотеп, связать и отправить к Хамуди. Правитель гиксосов сделал бы его главным военачальником и осыпал золотом. Она стояла рядом, целиком и полностью в его власти, ему достаточно было отдать приказ.
Но под взглядом царицы Свободы он был бессилен. Ему не хотелось бороться с ней. Он согласился сдать крепость.
— Я слышала, что в Чару содержатся узники.
Начальник крепости опустил глаза:
— Госпожа Аберия по приказу Хамуди устроила в крепости тюрьму.
— Что там происходит?
— Откуда мне знать? Я солдат, а не тюремщик.
— Воины-гиксосы станут нашими пленниками и будут вместе с нами восстанавливать Египет, — объявила Яххотеп. — Иная участь будет у палачей. Собери немедленно всех заплечных дел мастеров и тюремщиков, мучивших здесь людей. Если ты забудешь хоть одного, сам займешь его место.
56
У Яххотеп не было больше слез.
Ей казалось, что после стольких лет борьбы и сражений она видела все беды и страдания, но узники Чару надорвали ей сердце.
Спасти удалось только пятьдесят человек — тридцать пять мужчин, десять женщин и пятерых детей, но и они могли не выжить из-за крайнего истощения и перенесенных пыток.
Одна девочка умерла прямо на руках Яххотеп. На земле валялись мертвецы, расклеванные хищными птицами.
Только двое из выживших оказались способны говорить. Заплетающимся языком, с трудом подбирая слова, они рассказали, что выделывала здесь госпожа Аберия со своими подручными.
Как же мог человек, — если только он человек, — выполнять приказы злобного чудовища? Нет, Яххотеп не нужны были объяснения и оправдания, ей довольно было совершенного. Было бы непоправимой ошибкой простить преступления. Если она их простит, ужасы могут повториться вновь. Царица приказала казнить палачей немедленно.
Осмотрев Чару, фараон Яхмос признал, что крепость послужит немалым подспорьем египтянам: лошади, колесницы, оружие, запасы пищи… Но его пробирала дрожь при одной только мысли, каким образом Яххотеп взяла эту крепость…
— Матушка, как ты могла? Ты не должна была…
— Начальник крепости сказал, что есть еще одна тюрьма, гораздо более обширная. Находится она в Шарухене, большом укрепленном городе, где спрятался Хамуди.
Война в Ханаане длилась вот уже третий год. Голенастый был до сих пор жив. Пополняли каторжную тюрьму теперь не египтяне из Дельты, а воины-гиксосы, обвиненные то в бегстве, то в отступлении перед врагом. Попав в руки госпожи Аберии, они недолго оставались в живых.
Заключенный 1790 радовался про себя тем слухам, которые просачивались даже сквозь стены тюрьмы. Шаг за шагом фараон Яхмос и царица Свобода продвигались вперед одерживая победы над яростно сражавшимися сирийцами и хананеями. Последние города, стоявшие между египетским войском и крепостью, в которой скрывался Хамуди, пали. Шарухен остался без поддержки.
Голенастый подошел к молодому ливийцу и увидел, что у крепкого на вид паренька только одна рука.
— Руку на войне потерял?
— Нет, руку мне отрезала Аберия за то, что я спрятался, не желая быть растоптанным египетскими колесницами.
— А далеко египтяне отсюда?
— Скоро будут в Шарухене. Их теперь не остановить.
Голенастый вздохнул полной грудью. Он давно уже не набирал столько воздуха, боясь, как бы не надорваться.
— Господин, — объявил начальник крепости Шарухен, — война проиграна. Мы потеряли все наши укрепления. У нас не осталось больше воинов, которые могли бы сражаться против фараона Яхмоса. Если вы пожелаете, Шарухен продержится еще несколько дней. Но эти дни нас не спасут.
— Гиксос умирает с оружием в руках! — возвысил голос Хамуди.
— Повинуюсь, господин.
Верховный правитель гиксосов удалился в покои, где нашла себе убежище и госпожа Аберия, которую все в крепости ненавидели. Ночью она теперь удовлетворяла капризы Хамуди.
— Готовь наш отъезд Аберия.
— Куда мы отправляемся?
— В Керму. Ата окажет мне достойный прием, он мой данник и помощь мне — его обязанность.
— Вы же не любите чернокожих, господин!
— Вот увидишь, они покажут себя настоящими воинами! Они не то, что это жалкое отребье, которое посмело проиграть войну! Египтяне совершат роковую ошибку, если поверят, будто они меня победили. До ливийских берегов мы доберемся на корабле, а дальше пойдем караванной тропой по пустыне. Набери самых верных людей, возьми с собой как можно больше золота и опиума.
— Когда мы уезжаем?
— Послезавтра на рассвете.
— Как только корабль будет готов, я выполню еще одну небольшую обязанность — покончу собственными руками с тюрьмой в Шарухене. — И Аберия сладострастно облизнулась.