Пылающий меч
Шрифт:
— Это старший каменщик Сет Маат, Места Истины, будущего города мастеров, — сказал Яхмос. — Первое творение, созданное братством ремесленников, он хочет подарить тебе здесь, на том самом месте, где стихло бряцанье оружия.
Старший каменщик положил на землю драгоценный груз, завернутый в белое полотно. Мастер бережно снял его, и Яххотеп увидела каменный куб с тщательно отполированными гранями.
— Мы добываем камень в долине, затерянной среди гор, — начал мастер. — Над ней возвышается скала-пирамида, обитель богини-кобры, которая требует почтения и тишины и наказывает болтунов и клятвопреступников. С помощью медных резцов и деревянных колотушек мы создали этот цоколь, на котором сможет покоиться наше будущее творение, если только госпожа пожелает вдохнуть в него жизнь.
Фараон протянул матери белый священный жезл.
Яххотеп ударила им камень, и он засветился, как меч Амона.
Потом свечение ушло в глубь каменного куба и осталось в нем язычком яркого пламени. Мастер бережно укутал куб полотном.
— Да пребудет этот камень неиссякаемым источником света, рождающего вдохновение, — произнесла торжественные слова Яххотеп. — Пусть передается он от главного мастера к главному мастеру.
60
Убийце двух фараонов, лазутчику и слуге гиксосов, не удалось уничтожить третьего царя Египта. Но даже если бы он сумел это сделать, фиванцы все равно одержали бы победу. Ибо истинной душой освободительного движения была Яххотеп.
Поначалу она вызывала у опытного воина, которым был подручный гиксосов, немалое любопытство. Он не верил, что царица способна на многое и хотел посмотреть, где она остановится. После каждого нового испытания, он говорил себе: дальше она не пойдет. Но, невзирая на самые жестокие удары, вопреки страдающему и кровоточащему сердцу, эта женщина продолжала идти вперед.
Он начал испытывать к ней чувство, большее чем восхищение.
К тому же боги помогали царице: Апопи был убит, произошло извержение вулкана. И вот царства гиксосов больше не существует, Верхний и Нижний Египет воссоединились.
Но пособник гиксосов поклялся выполнить порученное. А он был человеком слова.
Возрождающийся Египет был пока еще только миражом. Убив Яххотеп, он лишит его питающего корня, и мираж растворится в воздухе. Во время предстоящих празднеств он сумеет улучить миг и доказать всем, что царица Свобода не бессмертна.
Египет, лишившись той, что извлекла его из мрака, вновь погрузится в хаос. А это будет означать, что властитель тьмы все-таки победил.
Фараон Яхмос праздновал начало двадцать восьмого года своего правления, открывая прославленные каменоломни в Туре, где добывали самый красивый в Египте известняк. Две стелы, помещенные у входа в подземную галерею, запечатлели память об этом событии.
Шесть быков тащили положенный на деревянные полозья первый каменный блок нового храма Птаха, который собирались заложить в Мемфисе. Погонщиком, который ласково похлопывал быков по холке, подгоняя их, был Голенастый. На воле он быстро оправился и даже преуспел. Он приобрел себе небольшой домик и обширное пастбище для своих любимых коров. А в помощники нанимал пленников-гиксосов, которые не запятнали себя ни убийствами, ни пытками.
Всюду в Египте строили и восстанавливали разрушенное. Мемфис, город с белыми стенами, мало-помалу обретал былое величие. Из Нубии и Азии вновь привозили золото и серебро, с Синая — медь и бирюзу, из Афганистана — лазурит, символ небес и воды, прародительницы жизни.
Кто, кроме Афганца, получившего так же, как Усач, чин военачальника, мог заняться ввозом в Египет лазурита?
— Ты все-таки хочешь вернуться на родину? — спросил друга Усач. — Чего тебе здесь не хватает? Ты богат, славен, женщины бегают за тобой. Вина у нас превосходные, климат прекрасный.
— Мне не хватает родных гор.
— Знаешь, Афганец, я многое могу понять, но только не это.
— А ты знаешь, что должен вскарабкаться по ледяной стене, чтобы доказать, что ты — мужчина?
— Лучше посмотри на этот камень и скажи, достоин ли он того, чтобы украсить храм?
— Лазурит самого лучшего качества.
Оживало хозяйство Египта. И в Мемфисе, и в Фивах вновь работали в царских и в обычных мастерских искусные ремесленники, землемеры обмеряли наделы, сезонные рабочие чистили каналы. Распределением всех благ вновь ведала Маат, обеспечивая мир и сплоченность.
Царский флот направлялся в Абидос.
Карис, несмотря на преклонный возраст, пожелал участвовать в церемонии торжественного прославления Тетишери. Восседая на палубе между градоправителем Эмхебом, который наконец вернулся в родной Эдфу, и хранителем царской печати Неши, у которого с каждым днем все прибавлялось обязанностей, он вспоминал о прошлом.
— Мы дожили до настоящего чуда, — повторял он Эмхебу. — Царица Яххотеп вселила в нас надежду, и мы вместе с ней создали будущее, которого не было у порабощенного Египта.
Управитель земельных угодий Хирей принес холодного вина и сладких лепешек.
— Сколько ни прибавляй тебе ответственности, толщины у тебя не убавляется, — заметил Неши, глядя на него.
— Мы с Карисом не имели счастья быть, как вы, в гуще сражений. А в тылу у нас было частенько страшно, а еще чаще тоскливо, а когда тебе тоскливо, то хочется есть. Посмотри на Афганца и Усача: как только они перестали рубить гиксосов, оба поправились.
— Наконец-то доплыли, — вздохнул с облегчением Хонсухотеп.
— А с чего это ты такой озабоченный? — удивился Хирей.
— Думаешь, легко плыть по Нилу? Нил — река капризная, с ним держи ухо востро, того и гляди, приготовит какой-нибудь сюрприз. Мне вот не до вина было.
— Ну, ты скоро нас догонишь по этой части, — рассмеялся Эмхеб.
Царственная супруга Нефертари с особым тщанием и любовью занималась памятными церемониями в честь бабки фараона, глубоко почитаемой в Фивах. Торжественное прославление Тетишери сначала происходило в Карнаке, затем — в Абидосе, в священном храме Осириса.