Раб и Царь
Шрифт:
– Идиот! Не уходи! Мне же страшно! Помоги хоть краску оттереть.
– Зачем же я тогда тебя обливал, чтобы самому потом оттирать?
Видимо, жжение уже прошло, потому что Рита убрала руки от лица и, открыв глаза, посмотрела на Диму.
– А действительно, зачем ты это сделал?
– Чтобы завтра вместо того, чтобы идти на рынок, ты сидела дома и отколупывала краску.
– Дурак! У меня завтра важная встреча. Не могу же я пойти на неё с такой физиономией?
– Я схожу за тебя. Ты объяснишь, что делать надо?
– А правда, для чего ты это сделал? – уже спокойно и без
– Если я скажу, ты всё равно не поверишь. Узнаешь всё завтра.
– Ну скажи, я поверю.
– Я уже сказал одному, а он меня за это выгнал.
– Кто?
– Ибрагим.
Рябой сидел за столом и нервно барабанил пальцами. Напротив него молча смотрели на своего шефа непонимающие глаза его головорезов.
– Что ты так переживаешь? Одним чёрным больше, одним меньше… – решил нарушить молчание, видимо, самый старший из шестёрок.
– Дело не в чёрном. Я хотел тихо всё сделать, а этот дурак вместо того, чтобы с Ибрагимом выпить, взял, и сам всё вылизал.
– Какая разница? Тихо сделать, или громко – важен результат, – посоветовал другой.
– Вам хочется, чтобы здесь менты ползали и вынюхивали всё?
– А то они так не ползают? – поддержал своего подчинённого старший. – У нас там всё схвачено. Да и кто с ними возиться будет? Они же нелегалы.
– Наверное, ты прав, – подытожил Рябой, – будем под скинхедов работать.
– Под кого? – не понял старший.
– Оденетесь во всё чёрное, повязки со свастикой нацепите, ну и вроде бы чёрных громить будете.
– Из меня такой же скинхед, как из тебя балерина, – засмеялся старший, обращаясь к Рябому.
– Маску на рожу надень, – прервал смех Рябой. – Надо будет, и балериной будешь, понял?
– Классно придумано, – вступил в разговор бандит, который до сих пор не проронил ни слова. – Значит, они этих молокососов трясти будут, а мы вроде и не при делах?
– Учись, – сказал Рябой старшему. – Молодой, а просёк сразу, не то что ты.
Задание, которое Диме дала Рита, было простым. С самого утра надо было открыть палатку, расставить товар и начать торговлю. Не случись этого дурацкого инцидента с краской, за прилавком стояла бы сама хозяйка, а Дима подменил бы её часа на два – три. Именно в эти два или три часа должно было произойти главное: хозяйка, заметив представителя поставщика, должна была перехватить его по дороге к конторе рынка и затащить в специально приготовленное помещение с мягкой кроватью и столом с коньяками и закусками. Тем более, что место это было прикормлено. Целую неделю Рита ублажала здесь представителя поставщика, и по её расчётам этот ненасытный кобель не мог проскочить мимо умело поставленного капкана. Всё остальное, как говорится, было делом техники. Договор по оптовым поставкам был бы заключен с ней на самых выгодных условиях, а конкуренты получили бы дополнительную наценку. И это справедливо. Не зря же она целую неделю размазывалась перед этим омерзительным боровом. Именно поэтому, приходя домой с работы, Рита отыгрывалась на таком же беззащитном и бесправном, как и она сама, Диме. Издеваясь над полностью от неё зависимым мужиком, она хоть в какой-то степени поднималась
Рита конечно же не посвящала Диму в свои планы. Она просто потребовала, чтобы он поторговал за неё целый день. А она, когда он уйдёт, пемзой отдерёт эту проклятую краску, скроет следы косметикой и всё равно осуществит свой гениальный план.
День, что называется, не задался с самого начала. Вместо того, чтобы открыть палатку и торговать, Дима отправился к своему недавнему знакомому Ибрагиму.
– Зачем ты пришёл? – зло встретил его тот. – Я же просил тебя больше не попадаться мне на глаза.
– Я просто хотел предостеречь тебя.
– Меня опять хочет кто-то убить?
– Напрасно ты иронизируешь. Я просто за добро хочу отплатить добром.
– Что ты называешь добром? То, что я принял тебя, накормил, напоил, и на работу пристроил? Или то, что ты за глаза облил грязью моего друга?
– Поверь, я тебе говорил истинную правду. Смерть была предназначена тебе, а не твоему другу. Махмуд принял её вместо тебя из-за своей жадности.
– Видит Аллах, я долго терпел! Убирайся, или я разобью твою подлую голову вот этой бутылкой. – Ибрагим схватил бутылку, попавшуюся под руку и замахнулся.
– Ты гонишь человека даже не узнав, зачем он пришёл к тебе.
– Хорошо. Говори и уходи.
– Ты не разобьёшь мне голову бутылкой. Но если ты немедленно не закроешь свои палатки и не уйдёшь с рынка, твоя голова будет разбита бутылкой.
– Ах вот что ты хочешь? Ты желаешь, чтобы я убрался отсюда? Теперь мне всё ясно. Ты на конкурентов работаешь. Это они тебя подослали.
– Ничего тебе не ясно. Просто я могу знать то, чего другие не могут.
– Убирайся, шакал! – Ибрагим снова поднял своё оружие. – Сейчас мы увидим, чью голову разобьёт бутылка.
Он размахнулся и изо всех сил швырнул её в Диму. Та, просвистев возле самого уха, разбилась о стену. Дима, повесив голову, молча вышел из комнаты.
Уже в который раз Дима убеждался, что никакие уговоры и убеждения не способны изменить судьбу, данную человеку свыше. Убеждался, но, тем не менее, шёл к людям, стараясь предостеречь их от опрометчивого шага, шёл, и всякий раз люди шарахались от него, как от прокажённого, оскорбляя и угрожая расправой. Зачем он это делал? Дима и сам этого не понимал. Видно, и у него была своя судьба, видно, и ему кто-то свыше предначертал нести людям добро, неизменно получая от них за это зло.
Не успела за его спиной закрыться дверь, как во дворе раздались крики, и почувствовался едкий запах дыма.
– Пожар! – кричало сразу несколько голосов.
Ибрагим, как пуля, выскочил из своей каморки и, сбив Диму с ног, выбежал во двор. Во дворе был не только пожар. Парни крепкого телосложения в чёрной униформе и масках с факелами в руках бегали по рынку и, закрыв доской дверь, поджигали палатки. Общий шум кричащих людей как ножом разрезал душераздирающий вопль торговцев, заживо горящих в своих палатках.