Работа над ошибками, или Грустная грустная сказка
Шрифт:
Я кивнула:
— Я хочу его видеть.
— Но, Сиэт-ту, — переполошился Магистр, — ты ещё очень слаба, и…
— Я хочу его видеть. Ты сказал "когда я буду, готова", так вот я готова, — сказала я.
— Но я думал…
— Я готова, — спокойно и твердо сказала я.
Магистр помог мне сесть и, задержав мою руку в своей, посмотрел на меня.
— Я буду говорить с ним один на один, а потом объявлю свое решение.
— А если тебе станет плохо, или он снова накинется на тебя?
— Я позову, — сказала я.
— Желаю тебе удачи.
Ши осталась со мной. Я хотела спросить её о помолвке с Ев-Га, но она опередила меня:
— Когда мне рассказали, что случилось, я поверить не могла. Вы, конечно, не были идеальной парой. Но я не могла представить себе такую ревность даже в самых страшных снах.
Ты бы видела, как страдал Ане. Когда тебя оперировали, он сидел под дверью и молился. А когда старик вышел и сказал, что теперь все будет хорошо, он расплакался и целые сутки просидел возле тебя, пока его не сморил сон. Он вообще никого к тебе не подпускал.
Ев-Ган и Пату лично охраняют Ранх-ба. Он каждый день умоляет сказать, как твое здоровье. Хоть и не велено, но я говорю. Смотреть на то, как он мучается выше моих сил.
— Я знаю, как он страдает, — улыбнулась я, — Ши, обещай мне, что свое решение я оглашу сама. Не слушайте Ранх-ба, чтобы он не говорил. Мое слово закон. Обещай мне это. На иных условиях, я отказываюсь ото всего, и как только я оправлюсь, то уйду из города вместе с Ранх-ба.
— Как это? — изумилась подруга.
— Как в древней книге: Не судите да не судимы будете, — с улыбкой завершила я.
— Что-то ты нехорошее придумала, — тревожно, но все же улыбкой возразила мне Ши.
— Мне мое решение по нраву.
Ши ничего мне не ответила.
Привели Ранх-ба. Ев-Ган усадил его и встал сзади.
— Здравствуйте, — обратилась я к вошедшим.
Все молчали.
Ши встала и увлекла за собой непонимающего Ев-Га.
Несколько минут мы сидели молча. Я смотрела на него, он сидел, опустив голову, не поднимая на меня взгляда.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Спасибо, хорошо.
Мы помолчали ещё немного.
— Чего ты ждешь? — спросил он.
— Жду, пока ты посмотришь мне в глаза.
— Жестокая, — ответил Ранх-ба, не поднимая головы.
— Ты трусишь? — откровенно удивилась я.
Он резко вскинулся и посмотрел на меня. По спине пробежали мурашки. Я еле сдержала крик, глаза его на секунду загорелись тем же огнем, что и той ночью.
Я улыбнулась, совладав с собой. Ранх-ба был удивлен.
— Я прошу для себя смерти.
— Они не посмеют убить тебя.
— Тогда прошу заключить меня в комнату без дверей и окон, чтобы я умер от голода.
— Здесь нет таких комнат. Я прощаю тебя, — через недолгую паузу сказала я, — я требую, чтобы ты навсегда забыл ту ночь.
Ранх-ба был очень удивлен, в его глазах светилась радость. Но она вдруг сменилась отчаянием.
— Ты не в себе, милая. Я готов был убить тебя, и убил бы. Я слышал все.
Как он принес тебе шаль, как выговорили о звездах, я видел, как он целовал тебя. Тогда-то я и вынул нож, который всегда ношу у сердца. Я слышал каждое ваше слово, и оно больно ранило меня.
Глаза мои не видели ничего, кроме тьмы. Он ушел, а я встал с постели, хоть мне и трудно было это сделать. Я подошел к тебе. Я смотрел на твое лицо, на эту шаль, на улыбку. Руки мои дрожали, меня бросало то в жар, то в холод. В висках билось отчаяние то того, что ты не моя больше, что ты не любишь меня. Клинок, который я сжимал, давал мне силы.
Ты открыла глаза: невинный чистый ангел, не видевший ни порока, ни зла. Я готов был этому поверить, готов был поверить, что все, что я слышал и видел, мне приснилось. Но в твоих глаза мелькнул Он. Я хотел убить его. Я хотел, чтобы Он чувствовал ту же боль, что и я. Этой болью я хотел заглушить свои муки, — голос Ранх-ба сорвался и он замолчал.
Меня поразило, насколько сильно было его волнение, и как долго и хорошо он его скрывал, с каким достоинством говорил всю эту речь.
— ты просишь наказания? — спросила я.
Он кивнул, судорога вцепилась в его горло мертвой хваткой.
— Ты не виновен! За что ты просишь наказания?
Он вскинулся и простонал.
— Ты с ума сошла.
— Отнюдь. Во всем с самого начала была виновата только я сама. Я дала повод, ослабила внимание, я повела себя неосторожно. Мне так хотелось, чтобы у нас наконец-то все наладилось, я была так счастлива, что не понимала, что творю. Я вела себя непредусмотрительно, неосмотрительно, преступно, наконец, это моя ошибка, а не твоя.
Поморщившись от боли, я наклонилась к нему и взяла его руку. Он вздрогнул и порывисто сжал мою руку сильнее, чем нужно было.
— Я вынудила тебя на это. Твоя вина по сравнению с моей ничтожна. Твои чувства оказались сильнее тебя. Человек слаб, зачем судить его за слабость?
— Эта слабость чуть не стоила тебе жизни, — протестовал Ранх-ба.
— Со стороны все это выглядит нелепо. Мы перетягиваем вину на себя, как старое одеяло, — сказала я с улыбкой.
Ранх-ба побледнел, его качнуло.
— Что с тобой? — вскинулась я.
— Ты не до конца простила меня. Да и можно ли простить убийцу, пусть и неудавшегося? — сказал он.
— О чем ты? Я не понимаю, — ответила я, пытаясь поймать его блуждающий взгляд, — Я не раздумывая ни секунды, пойду за тобой. Я буду рядом, чтобы ни случилось. Я люблю тебя. Любовь может все простить, она может изменить все.
Он гладил мою руку и думал.
— Я предлагаю тебе солнце, и свободу. Все, что ты пожелаешь взять, будет твоим.
Я смотрела на него. Он был как-то надломлен, совсем бледен, у губ залегли складки страдальца, на лбу и щеках в морщинках не отразилось и половины его страдания. В шевелюре воронова крыла я заметила белые волоски. Мой Ранх-ба состарился за эту неделю, на несколько десятков лет, но это был мой Ранх-ба, которого я любила всегда.