Работа над ошибками, или Грустная грустная сказка
Шрифт:
— Позови конвой, — тихо сказал он.
— Что? — вскрикнула я. На секунду мне показалось, что я вижу его в последний раз.
— Позови конвой, — повторил он и поднял на меня глаза, — через неделю я приду, подумай хорошенько, и скажи мне свое решение тогда, а не сейчас.
— Тот нож у тебя с собой? — спросила я.
— Да.
Ранх-ба снял с шеи
— Зачем тебе? — спросил он.
Я взяла клинок и вложила его в руку Ранх-ба.
— Сожми его покрепче, — сказала я и поцеловала руку с кинжалом, — ничто не отнимет меня у тебя. Оставь мне его.
Ранх-ба нехотя отдал мне клинок.
— Ты точно хочешь конвой?
— Да.
— Мне кажется эта встреча последняя наша с тобой. Я чувствую, что ты не придешь через неделю, — у меня начиналась истерика.
— Вовсе нет, это не так.
— Тогда не уходи. Зачем это тебе. Останься здесь со мной, я умоляю тебя, — слезы лились по щекам потоками.
— Успокойся, все будет хорошо, — он вытирал мои слезы и улыбался.
Я цеплялась за него. В голове было мутно, жар накатывал откуда-то странной волной, я слабела с каждой секундой. Облик Ранх-ба растворялся, терялся во тьме, которая поглощала меня.
Я очнулась. Солнце клонилось к закату. Лучи его холодно лежали не полу. За стеклом желтели листья. Мне вспомнилось лицо Ранх-ба, мне стало страшно, рядом со мной никого не было.
На столике возле меня лежал кинжал, тот самый, что Ранх-ба отдал мне тогда.
Я провела по нему рукой. Вспомнилась ночь, когда он пытался меня убить, в глазах стало темнеть. Я справилась с приступом и кое-как взяла себя в руки.
На лезвие ножа лег луч солнца, и он стал красноватым. Страх стал моим хозяином, и я стала звать хоть кого-нибудь.
Ко мне вошел Магистр. Он увидел мои слезы и встревожился, хотя поначалу и был рад, что я очнулась.
— Что с Ранх-ба? — спросила я.
Магистр сел на краешек моей постели и молчал.
— Что с ним? — стала волноваться я.
Ане не мог долго мучить меня и тихо сказал.
— Он умер.
— Это правда, — застывшим голосом спросила я, но не у Магистра, а скорее у солнца.
Я с трудом отвернулась к стене.
Ане гладил мои волосы, приговаривая:
— Плачь, милая, плачь. Это облегчит твои страдания.
Сколько так прошло времени, я не знаю. Может ночь, может несколько суток. Я забывалась сном и просыпалась. И во сне, и наяву, я не переставала горевать.
Наконец, на какое-то время я забылась сном без снов. Когда я очнулась, то в окна входил рассвет.
Магистр все так же сидел подле меня, его лицо выражало сильное страдание.
— Помоги мне подняться, — хрипела я. Раны болели нестерпимо.
Он помог мне сесть.
— Как это произошло? — шепотом спросила я.
— Тебе резко стало плохо. Он уложил тебя, и сам позвал пату и Ев-Га. Они препроводили его в комнату, где он был заключен. Ты долго не могла прийти в себя, а за день до того, как ты проснулась, он попросил бриться. Случайно или намеренно, но он порезал себе горло, спасти его не удалось.
И вернуть к жизни тоже, к сожалению. Его похоронили со всеми воинскими почестями, как хоронят у нас героев.
Я закрыла лицо руками.
Магистр обнял меня.
— Не стоит, — холодно сказала я. Во мне созрела какая-то мысль, сила зрела во мне, я знала, как исправить все свои ошибки, — с этого дня, я прошу дать мне маленький домик на окраине города. Я, если это, возможно, буду учить детей тому, что знаю о природе сама. И в течение двадцати лет я буду носить по нему траур, ни один мужчина не коснется меня.
Магистр был раздавлен, в его глаза стояли слезы:
— Пату скоро взойдет на трон, моя пора кончилась, я стану обычным человеком и проведу остаток жизни по своему усмотрению. Я поселюсь в соседнем с тобою доме. И все двадцать лет, что ты будешь носить траур, я буду ждать тебя.
Слова его ускользали от меня.
— Я буду ждать, — тихо сказал он, — клянусь.