Работа над ошибками, или Грустная грустная сказка
Шрифт:
— А, ты откуда знаешь? Погоди, а это не тебя тогда арестовали в цирке?
— Меня.
Ев-Га покачал головой, словно был чем-то опечален или раздосадован, но хищное выражение так и пропало с его лица.
— Вас арестовали по обвинению в "организованном сговоре против Правителя и Города", — спросил Ев-Га, — я — гражданин другого города, мне сразу предъявили обвинение.
— Скорее всего, — сказала я, — меня так, видимо, за роман.
— Кайше, — сказал Ев-Га.
— Что? —
— По нашему это значит "сестра". Меня арестовали из-за стихов.
— Какие ещё стихи? — спросил Пату. В нашем городе никто стихов не писал, литература вообще была под запретом.
— Я прочту, а вы сами подумайте:
О, третий Рим, тебе пою хулу.
Я о тебе слагаю эту песню,
Ты язва, что в моем уму.
Прекрасный памятник, прекрасному безчестью.
Но рад бы я в обще тебя не видеть.
И каждый раз на сердце бьется страх
Что не смогу любить и ненавидеть.
Что это проживу я лишь в стихах.
Ты, как бацилла, изнутри съедаешь.
Живая плоть, как топливо твое.
Был человек, его уж нет, растаял.
И только черное кружится воронье.
Ты стольких свел с ума, убил и обесчестил.
Подумай, такова ль твоя судьба?
Прекрасный памятник, прекрасному бесчестью.
Тебя закроет от меня бездумная гульба!
— Крамольные стишки! — усмехнулся Ранх-ба.
Ев-Га откинулся и оперся спиной о стену.
— Я поэт и трубадур, — сказал он.
— И где же тебя этому учили? — скептически глядя на него, сказал Ранх-ба.
— Нигде. Чтобы писать стихи и петь песни не надо быть академиком. Надо лишь иметь горячее сердце, — с романтическим видом ответил Ев-Га.
Пату усмехнулся. Ранх-ба заходил по камере.
— Расслабьтесь, мой юный скептик, я вот даже рад, что попал сюда, хотя печально, что с нами нет моего друга — Ма-Киар-ранх. Он дрессировщик медведей в нашем цирке. Он очень хороший человек, но, как и вы скептик. Вы бы с ним поладили.
— Я не нуждаюсь ни в чьих советах, — прорычал Ранх-ба.
Я заметила радостно-хищный блеск в глазах поэта, ему нравилось злить Ранх-ба.
— Я не настаиваю, молодой человек, — сказал Ев-Га.
Ранх-ба долго метался по камере. Я и Ев-Га сидели под окном. Пату спал на лежаке.
Ранх-ба бросился к двери и несколько раз сильно ударил в дверь.
— Следователь обещал нам прогулки.
Дверь открылась.
— Никаких распоряжений на этот счет не было, — сонно ответил страж и закрыл дверь.
Так мы провели день. Ев-Га пел песни своей страны, тоскливые и красивые, о мифических птицах-девах, луне и солнце, цветах на воле, которые тянутся к небу, о тумане над рекой, об огромных кораблях, разбившихся в бескрайнем океане.
У него был прекрасный голос, но холодный, как одна из строчек его песни: "…На северный луч направил он бриг, корабль разбился о ледник…."
Я попросила Ев-Га научить меня песне о птице-деве, печальной и суровой, которая появляется только ночью, как ангел печали, и забирает с собой юных моряков, рыбаков, и охотников предающихся унынию.
Мы вместе пели эту песню.
— Да перестаньте вы выть, — закричал на нас Ранх-ба, — никто из вас этого не видел.
— Это вы, молодой человек не видели, я в моей стороне, где я родился, Луна и Солнце попеременно сменяют друг друга, ветер там свободен и свеж, деревья зелены и прекрасны, цветы ароматны, птицы голосисты, а звери послушны и добры. У нас нет Правителя с нами ВеликийМагистр, которого мы уважаем за мудрость и доброе горячее сердце. Наши мужи сильны и смелы, а девы, — он мечтательно прикрыл глаза.
— Ты в раю жил? — резко одернул Ев-Га на землю Ранх-ба.
— Нет, — спокойно ответил трубадур, — моя родина Тьйарко-Сиэт-Куа.
— Так это не легенда, — вскинулся Пату.
— Наш город не рай. Случаются у нас и горести, мы переносим их вместе потому, что так легче переносить невзгоды. Люди не думают о дурном, так как мы работаем, но работа наша легка и приятна уму и телу. Сейчас мы приехали сюда, чтобы найти брата и сестру нашего Магистра, которые должны будут занять его место, ибо ему пришло время женится. А брак и мудрость вещи несовместные.
Принесли еду, а вместе с ней лежак.
— Положим его к нашему, и всем хватит места, — жуя, проговорил Пату.
— Мне хотелось ещё послушать про чудесный город-сад, но все решили спать.
Мы улеглись. Я заснула сразу, но вскоре проснулась от торопливого злобного шепота:
— Девчонка моя, ясно?
— Му-ранх, ты не женился на ней, и не можешь этого утверждать.
— Перестань рассказывать бабушкины сказки, нет никакого города-сада.
Ев-Га молчал.
— Не тронь девчонку — и я тебя не трону.
— Угрожаешь?
— Предупреждаю.
— Угрожаешь и ревнуешь. Собака на сене.
— Она моя.
— Вот заладил, как попугай. Пойдем спать. Ложись рядом со своим сокровищем. Я не трону её. Просто мне кажется она одна из нас.
— Что за чушь? Из кого "Из нас"?
— Это ещё на моей памяти было. К нам приходит туман и забирает детей, мы точно не знаем, но предполагаем, что они появляются у вас. Подкидыши. Её имя очень похоже на наши имена: Солнце над рекой.
Ранх-ба прорычал в ответ какое-то проклятие.