Работа над ошибками
Шрифт:
— Послушай, а разве ты не поддерживаешь отношения со своими боевыми друзьями?
— С кем?
— Ну, хотя бы с тем же начштаба?
— С Володькой-то? — Иван задумался. И вдруг сел. Потряс головой. Посмотрел на меня подозрительно.
— Постой, постой! А ты откуда про него знаешь?
Нет, определенно женщина не умеет хранить секреты. Рано или поздно они невзначай срываются с языка. И тогда возникают разные неприятности. Потому я сделала вид, что не расслышала мужа. Откинулась на одеяло, закрыла глаза. Хотя понимала бесполезность своего маневра. Иван теперь не отцепится.
— Катерина Алексеевна! Ты хвостом не крути! Быстро сознавайся!
— В чем, Ванечка? — попыталась я
— Ты меня у Белого дома видела? Ну?
— Что «ну»? Что «ну»? — я капризно надула губы. — Ну, видела. Сто раз, наверное. И что из того?
— И не подошла? — интонации у Ивана становились все спокойнее, все будничней. Гроза надвигалась прямо на меня. Уже посверкивали молнии, погромыхивал гром. Такие грозы обычно оканчивались полным отчуждением на несколько лет. Сейчас я допустить этого не могла. Не имела права. Вот и сделала по-змеиному неожиданный и быстрый бросок Ивану на шею. Повалила на одеяло. Заглянула в сердитые серо-синие глаза. Заискивающе улыбнулась.
— Но пойми, я ведь не свои личные проблемы там решала. Не за тем туда пришла.
— Угу… — Иван еще сердился, но уже, вроде бы, меньше. Ему льстило, что я первая его обнимаю.
— И потом, ты бы меня оттуда прогнал!
— Это точно. Прогнал бы.
Иван сделал одно неуловимое движение и мы перекатились. Теперь я лежала, а он нависал надо мной сверху. Так ему удобней было читать жене нотацию. Что я себе вообразила? Что пишу историю страны? К Белому дому все шли решать свои личные проблемы. Просто эти личные проблемы совпали у множества людей и, следовательно, стали проблемами всего общества. А выгнать он меня оттуда точно выгнал бы. Факт. Помчалась, как мужик, туда, где жарче. Хорошо, что все обошлось фарсом. Так это потом стало ясно. Много позже. А сначала о чем я думала? О сыне не подумала совсем. Ясно, как божий день. Вот если бы убили, с кем бы Димка остался? А он подумал. Лично он первым делом о нас думал. Потому и пошел. Он у Белого дома нас с сыном защищал. А женщине там было не место. И неужели не боялась?
— По-настоящему страшно только один раз стало, — честно созналась я. — Двадцать второго утром. Когда все только-только разошлись. И вдруг тревога.
— А ты все еще там была? — изумился Иван. — Где же ты прыгала, что я тебя не видел?
— У самого твоего носа, Ванечка, — поддразнила его. И попыталась поменять положение. Теперь моя очередь смотреть на него сверху. Не тут-то было. Иван спокойно пресек мои трепыхания. Возобновил допрос:
— И где же?
— В первой цепочке. Сначала в первом ряду. А потом Кобец ругаться начал, и я во второй ряд перебралась. Но на тебя постоянно смотрела. Ты там самый красивый был.
— Сумасшедшая, — поставил диагноз Иван и полез целоваться.
Кажется, гроза прошла мимо. А сколько уже таких гроз было! И сколько еще ждет впереди?! Я не вытерпела, поделилась своими мыслями с Иваном. Лучше бы промолчала. Он воспользовался случаем и сразу стал излагать свой взгляд на наши отношения. И ссорились, и будем ссориться, пока я не научусь подчиняться. До тех пор, пока сама не пойму, что подчиняться тоже может быть приятно. Для чего существуют широкие мужские плечи? Чтобы женщина пряталась за ними, как за каменной стеной. Взамен от нее требуется подчинение и ласка. А вот у нас никогда ничего не получалось из-за моей фанаберии. То, что жизнь в нашей стране ставит женщину в положение: «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик», — Иван учитывать не хотел. Женщина, по его мнению, обязана быть женщиной. Остальное все — отговорки. Вот поди ж ты, докажи ему что-нибудь!
— Знаешь что? — перебила я его лекцию. — Ты эту лапшу
Иван на секунду замер, обдумывая услышанное. И не ответил. Полез целоваться, рот таким образом зажимать. Конечно, кому захочется про себя правду слушать? Да я, в принципе, не против была. Столько лет потеряно. Надо упущенное наверстывать. Можно и на ночь здесь остаться. Да только Димка с ума сойдет.
Мы долго с наслаждением наверстывали упущенное. Я начала было склонялась к предложению Ивана заняться созданием дочки. И чем скорее, тем лучше. Но легкий треск в кустах черемухи и доносившиеся из этих кустов голоса заставили нас отложить задуманное. Мы притихли. И я явственно различила голос Ромки Петрова. Он переругивался с какой-то девочкой. Хорошо было слышно каждое слово. Прижала палец к губам Ивана. Шепнула ему на ухо:
— Помолчи немного, а? Это мой ученик. Хочется послушать, что у него там опять стряслось.
Иван сделал возмущенное лицо, а мешать мне все-таки не стал.
Чудно было подслушивать в первый раз. Но интересно. Девочка обвиняла Ромку во всех грехах. Особливо в неверности и ненормальной любви к женскому полу. Да и что с него требовать, если его классная руководительница, старая кляча, среди бела дня у всех на глазах валяется с мужиком. Каков поп, таков и приход. И, значит, Ромка не лучше. Ромка гневно поправлял свою Дульцинею, что не с мужиком, а с мужем. Классная недавно замуж вышла. Вроде бы, за родного Димкиного отца. У них с Димкой теперь и фамилия другая. И место тут весьма глухое. И причем здесь, собственно, он, Ромка Петров? У классной своя свадьба, у Ромки с Олей — своя. Хотя, между прочим, классная у них — что надо. Такую еще поискать. А глупая Олька ничего не понимает. Так, девочку зовут Оля. И ума у нее маловато, потому что она злобно поинтересовалась, а с кем это он вот точно так же, как его классная, валялся в Царицынском парке у лодочной станции? Возмущенный Ромка пытался доказать свою полную невиновность. И привычки он не имеет валяться. И в Царицыно уже год не был. И нет у него никого, кроме Оли. А с Людкой Шагановой он и не целовался никогда. Тем более, в школе. Они с парнями старую мебель таскали. Лидяша-завуч заставила. Ему соринка в глаз попала, а руки грязные были. Вот Людка и помогла соринку из глаза вытащить. Он же не виноват, что с какого-то ракурса это интимно выглядело.
Тут Иван заворочался, меняя положение. У него рука затекла. Я отвлеклась и не расслышала окончание разговора. Зато теперь все было видно, так как мы с Иваном легли на животы, подперев головы руками.
Сначала раздался невнятный крик, в котором трудно было расслышать отдельные слова. Потом кусты затрещали, словно сквозь них продирался лось. И к погребу выскочила Ромкина девочка, в которой я с удивлением узнала ничем не примечательную Семенову из параллельного класса. Людка Шаганова, на мой консервативный взгляд, больше подходила высокому, смазливому и неглупому Петрову. Впрочем, кому что нравится. Сердцу не прикажешь.
Семенова обернулась к черемухе, со слезами на глазах и в голосе выпалила:
— Можешь встречаться с кем хочешь, Петров! Я тебя больше знать не хочу!
И помчалась, не разбирая дороги. Наверное, слезы застилали ей глаза. Петров выбрался из кустов следом. Громко крикнул ей вдогонку:
— Эй, Семенова! Ты про меня теперь вообще забудь! И сны даже про меня не смотри!
Повернулся и заметил, что мы смотрим на него. Поздоровался срывающимся голосом. Начал оправдываться.
— Ты вот что, Рома, — перебила его мягко. — Сейчас иди домой. Успокойся, чаю попей. А завтра мы с тобой обо всем и поговорим по душам.