Рабы
Шрифт:
— Чтобы вам было понятно, я скажу, как сдавалась эта земля в аренду. Землю, арендованную Назаром-баем, мы в феврале сдали Арифу-рангубару за десять тысяч тенег. Ариф обязался внести тысячу тенег наличными, а тысяча тенег — неустойка. Остальные восемь тысяч тенег он обязался внести тремя долями в течение года. Внесенная тысяча шла на случай неустойки со стороны Арифа.
— А что такое неустойка? — спросил мулла, прервав имама.
— А то, что эту сумму, хотя мы и не получили, считаем полученной, — ответил имам.
— Почему? — вздрогнул новый арендатор кельи. — Почему мы должны неполученную
— Потому что, если придет кто-нибудь другой и даст за аренду дороже, Ариф выпадает из дела. Чтоб он не остался с пустыми руками, этой тысячью мы возмещаем ему расходы по составлению договора у судьи и затраты, сделанные им в медресе при заключении сделки.
— Какие затраты?
— Благотворительность и угощение.
— Так, я понял.
— В марте пришел Шариф-Кичири и взял вакуфную землю за пятнадцать тысяч. Две с половиной он внес наличными, а полторы считались неустойкой. Получив от Шарифа эти деньги, две тысячи мы отдали Арифу. Одна тысяча — это возврат его наличных денег, а другая — это обусловленная неустойка. А пятьсот тенег мы распределили между теми, кто получает доход от вакфа.
— Это я тоже понял. Одну тысячу бросили на ветер.
— Считайте, что деньги выброшены на ветер, — ответил имам и продолжал: — В апреле пришел Хаджи [84] Курбан и предложил за эту землю двадцать пять тысяч, при условии, что он вносит четыре с половиной тысячи наличными, а две считаются неустойкой. Тогда четыре тысячи мы отдали Шарифу, а пятьсот мы распределили по медресе.
— На ветер полетело уже две тысячи с половиной.
— В июне, — невозмутимо продолжал имам, — пришел Камал-бай и поднял аренду до тридцати пяти тысяч. Семь дал наличными, а три — в счет неустойки. Из них шесть тысяч пятьсот тенег мы отдали Хаджи Курбану, а пятьсот распределили между собой.
84
Хаджи — лицо, совершившее хадж — паломничество в священный город Мекку.
— Вылетело уже четыре с половиной тысячи.
— В июле, в день фасха, пришел вот этот человек, Назар-бай, и взял аренду за пятьдесят тысяч. Он внес наличными одиннадцать тысяч тенег, а пять — как неустойку. Десять тысяч из них мы отдали Камалу-баю, а тысячу распределили по кельям. Тогда вы и получили долго своей кельи.
— И вышло, что семь с половиной тысяч тенег вылетели в трубу. Иначе говоря, одна шестая всей аренды ушла на неустойку. Я не понял, что такое «день фасха»?
— День фасха — это последний день, когда можно отказываться от одного арендатора для другого арендатора, — объяснил имам. — Фасх — это день, к которому может созреть пшеница, и, значит, новый арендатор мог бы выбить готовый урожай из рук своего предшественника.
Владелец кельи засмеялся:
— Хорошо, что хоть есть такой фасх, а не то арендаторы выбивали б друг друга и дальше и этот человек получил бы пять тысяч неустойки, и в таком случае неустойка по этой земле достигла бы четверти всей аренды.
— Я эти пять тысяч и сейчас получу! — заявил Назар-бай.
—
Настоятель не согласился с этим муллой.
— Так нельзя относиться к человеку, который, отдав себя на растерзание, с высохшей земли, с «голодных силачей» собирает нам пятьдесят тысяч. Так нельзя к нему относиться.
Увидав, что настоятель медресе защищает его, Назар-бай ободрился.
— Если считать, что вы что-то там соберете на основе закона, так надо прямо сказать: с этих земель вы не соберете и двадцати тысяч. Только самопожертвование таких людей, как я, даст вам пятьдесят тысяч.
Настоятель задумался.
— Надо найти средство, чтобы крестьяне безоговорочно внесли нам все, что с них причитается — вакуфную долю.
— Надо собрать учащихся всех медресе и с их помощью избить крестьян, как ослов, — предложил молодой мулла.
Другой мулла предложил:
— Это не дело. Надо их привести к казию и сделать им там внушение.
Еще один мулла добавил:
— После внушения палкой или ремнем их надо еще оштрафовать. Это будет им похлеще ремня или палки.
Мулла Науруз явно заинтересовался этим спором и вытянул шею, чтобы яснее слышать предложения мулл.
— Чтобы с них взыскать, надо, чтоб у них что-нибудь было. А у них ничего нет. Они голы, негодяи! — сказал Науруз. — Надо получить разрешение богословов и забросать их камнями, как богоотступников!
— Это пустые слова, — возразил кто-то из мулл. — Камнями ни наш живот, ни наш карман не наполняется. Нужна действенная мера.
— Какая же?
— Действенная мера, чтобы деньги за эту землю заблестели у нас здесь.
— Что же это такое? — заинтересовался настоятель.
— Я же отчетливо сказал: «Нужна действенная мера», — и предлагаю считать: действенная мера суть та, вследствие которой деньги за эту землю заблестят у нас здесь.
— Это тоже пустые слова, — рассердился настоятель, ожидавший услышать что-то толковое.
— Не принимаю! — воскликнул мулла. — Мои слова можно было бы считать пустыми лишь в случае, если бы в них не было определенного смысла.
Другой мулла, владевший в Мир-Арабе многими кельями и получавший с них доход, поддержал это риторическое выступление:
— Человек, предлагающий найти действенную меру, в результате коей наши деньги за землю будут добыты, — не пустослов.
— Возможность еще не есть действительность, — ответил другой мулла, желая взять сторону настоятеля. — Например, сказочная огромная птица Анка относится к числу возможностей, однако в действительности ее никто не видел.
Один из учеников медресе шепнул другому:
— Этот человек мой репетитор, он преподаватель второй степени. Ученики вначале обучаются у него и только затем имеют право обучаться у старшего преподавателя. Он очень искусный спорщик. Он сам говорил, что однажды в эмирском дворце он переспорил нескольких ученых мулл.
— Мой репетитор ученее твоего учителя. Когда он в келье дает урок, его голос слышен на улице. Даже неграмотные прохожие останавливаются с удивлением и говорят: «Видно, это очень ученый человек, если поучает столь громко».