Рабыня Гора
Шрифт:
Броситься бы к хозяину! Но за линию ступить нельзя. Может, я, хоть и землянка, прирожденная рабыня? Хочу его!
Как ни стремились к этому женщины Ара, подруги у Клитуса Вителлиуса не было никогда.
Да мне кажется, никогда и не будет. Он — Клитус Вителлиус. у него есть рабыни.
Он всегда будет держать своих женщин в ошейниках. Я люблю его!
— Когда факел опустится, — объявил, поднимая зажженный факел, селянин, — бегите.
— Да, хозяин, — ответили мы.
— Потом я воткну факел в землю. Отсчитаем двести ударов сердца. — Он указал
Сколько времени потребуется на то, чтобы воткнуть в землю факел и отсчитать двести ударов сердца? Пожалуй, в погоню за нами пустятся минуты через три. Я взглянула на девушку. Губы чуть приоткрыты. Я разозлилась. Млеет под рукой мужчины! Даже слегка прижалась к нему спиной! Значит, сердце будет биться быстрее. В конце концов, она рабыня, как и мы. Взяли бы боска, считали бы удары его сердца! А то вон как возбудилась, нам совсем не останется времени прятаться! Пожалуй, больше двух минут и не получится. К тому же, как только закончат отсчет времени, как только тело ее сослужит свою службу в качестве секундомера в вечернем состязании, она будет принадлежать ему, так что неудивительно, что она так возбудилась. По-моему, это нечестно. Но что сетовать! Что честно, что нечестно — решают мужчины. Как им нравится — так и сделают. Мужчины решают. Женщины подчиняются. Хозяин есть хозяин. Рабыня есть рабыня.
У правого края выстроенной вдоль линии шеренги стояла Этта. Рядом — Марла, потом Донна. Я — между Донной и Бусинкой. Дальше — Чанда, и у левого края — Лена.
— Не хочу я бегать на потеху деревенщине, — твердила Бусинка. — Я была свободной.
— Я тоже была свободной, — сказала я.
— Но теперь ты рабыня.
— Ты тоже! — выпалила я.
— Бусинка хочет еще кнута? — спросила Лена.
— Нет, госпожа, — поспешно ответила та. Лену Бусинка боялась. Почти с самого начала ее — в основном из практических соображений — поручили заботам Лены. Впереди Лены ставили на цепи, под ее надзором Бусинка обычно выполняла то, что ей прикажут.
Захватив леди Сабину, мы вернулись в лагерь, укрытый в ложбине, куда не так давно привел меня, свою новую рабыню-варварку, мой хозяин. В первый же вечер леди Сабину, сорвав с нее одежду, опрокинув навзничь, привязали, как до этого и меня, вниз головой к стволу поваленного дерева с белесой корой. В тот самый миг, когда от ее тела отняли раскаленное железное клеймо, она утратила какую
— Надо дать тебе имя. Сабина… Сабина… — задумчиво проговорил он. — А! Твое прежнее прекрасно подходит для рабыни.
— О, нет, нет, хозяин! — разрыдалась она.
— У тебя было очень удачное имя. Казалось бы, имя свободной женщины, но в нем пряталось имя рабыни. Теперь его секрет раскрыт, ты можешь, не таясь, носить свое истинное имя, то, которое подходит тебе лучше некуда. И я властью хозяина нарекаю тебя…
— Прошу тебя, хозяин! — Ее душили слезы.
— …Бина! — провозгласил он.
Она рыдала, спрятав лицо в ладонях. Горианское слово «бина» означает бусы рабынь.
— Надеть на рабыню Бусинку сирик! — приказал хозяин. И тут же на шее его новой рабыни защелкнули легкий блестящий ошейник. С него свешивалась цепь с наручниками — их надели на ее тонкие запястья — и на скользящем кольце изящные браслеты для щиколоток, в которые и заключили прелестные ножки рабыни Бусинки. Теперь она совершенно беспомощна, скована в движениях и очень красива. На меня сирик никогда не надевали.
Обнаженная, спутанная сириком, она пала на колени перед хозяином и подняла на него глаза. На ноге ее красовалось свежее клеймо — обычное на Горе, изображающее будто бы вычерченную от руки первую букву слова «кайира», что по-го-риански значит «рабыня». Ее била дрожь. Теперь от тысяч сестер по несчастью ее не отличает ничто. Она в рабстве, как и они.
— Здравствуй, рабыня Бусинка, — проговорил хозяин.
— Здравствуй, хозяин, — как и подобает, она откликнулась на свое имя.
Они смотрели друг на друга: он, улыбаясь, — сверху вниз, она, дрожа, — снизу вверх. Он ее хозяин.
— Может, помнишь, Бусинка, — заговорил он, — как несколько дней назад в один прекрасный вечер некая свободная женщина сурово наказала рабыню?
— Ты знаешь об этом? — удивилась она.
— Мы следили за лагерем, все видели, — пояснил хозяин, поглядывая на коленопреклоненную, скованную сириком девушку. — Выпороли ее как следует.
— Да, хозяин, — прошептала Бусинка.
— Насколько я помню, преступление рабыни заключалось в том, что ей захотелось мужских объятий.
Выпрямив спину, как и положено прелестной рабыне, Лена стояла рядом.
— Да, хозяин, — подтвердила Бусинка.
— Безусловно, — продолжал Клитус, — свободная женщина вольна наказывать рабынь.
— Да, хозяин.
— Но с тех пор свободная женщина сама стала рабыней. И теперь находится здесь, в лагере.
— Да, хозяин.
— И наказанная ею рабыня тоже здесь.
— Да, хозяин, — отвечала, дрожа, скованная цепями девушка.
— А тебе хочется оказаться в объятиях мужчины? — спросил он.
— О, нет! Нет, хозяин! — вскричала Бусинка.
— Так, — протянул хозяин. — Значит, и в этом лагере есть рабыня, виновная в преступлении.
— Кто она, хозяин? — спросила Бусинка.
— Ты!
— Нет! — вырвалось у нее.