Рабыня страсти
Шрифт:
— В «Раю»? — хозяин оторопел. Карим рассмеялся:
— Я назвал так мою прелестную виллу, мой добрый друг. Дом расположен у самого моря, окружен садами и фонтанами. Там царит мир и покой…
— А твой отец? — спросил Донал Рай.
— Он предпочитает городскую жизнь, а мне предоставляет полную свободу. В каком-то смысле я оправдал его ожидания. Я в хороших отношениях с семьей, независим и богат, да к тому же и пользуюсь уважением. Я разочаровал его лишь в одном: у меня нет ни жены, ни наследников. Но этим я предоставляю заниматься старшим братьям — Джафару и Айюбу. И
— И его можно понять, мой мальчик. Человек столь страстный, как ты. Карим, наверняка зачинал бы только сыновей. К тому же младший сын Хабиба-ибн-Малика — это прекрасная партия… — закончил с улыбкой Донал Рай.
— Я еще не созрел для женитьбы, — отвечал Карим. — Мне нравится моя свободная жизнь. Может быть, если мой опыт с Зейнаб будет удачен, я после нее возьму еще пару учениц…
— А в твоем гареме много наложниц? — поинтересовался Донал Рай.
— У меня вовсе нет гарема, — отвечал Карим. — Я слишком редко бываю дома, а женщины, предоставленные самим себе, впадают в беспокойство и становятся беззащитными перед соблазном… Они постоянно должны ощущать твердую мужскую руку. Вот когда я женюсь, тогда и заведу гарем.
— Возможно, ты прав, — кивнул Донал Раи. — Ты мудр не по летам, Карим-аль-Малика!
— Разреши Зейнаб и Оме гулять по саду, Донал Рай, — попросил Карим. — Мы будем в море несколько недель кряду, и они будут узницами в каюте корабля. Я не могу предоставить им свободу передвижения по судну: они возбудят похоть в моих матросах, а это опасно.
Донал Рай кивнул, соглашаясь:
— Да, плавание будет тяжелым для девушек. Они привыкли к твердой земле. А путешествие из Стретчклайда в Дублин заняло всего пару дней, к тому же почти всегда земля была в пределах видимости.
— Теперь же им предстоит не видеть земли много дней… — сказал Карим.
Эрда объявила Риган и Морэг, что они снова могут гулять по прелестному садику дома Донала Рая. Визжа от восторга, они понеслись вниз по ступенькам — и вновь принялись гулять на солнышке, нежиться на красивых мраморных скамеечках, болтать о таинственной Аль-Андалус, куда им вскоре предстояло отправиться…
Около полудня в садике появился Аллаэддин-бен-Омар и почтительно объявил Риган:
— Госпожа Зейнаб, Карим-аль-Малика желает видеть вас. Он ждет вас наверху, — чернобородый моряк вежливо поклонился.
Риган поблагодарила его и покинула садик. Аллаэддин-бен-Омар улыбнулся Морэг. Протянув руку, он нежно дернул ее за косичку — девушка хихикнула. Взяв ее за руку, он принялся прогуливаться с нею по садику.
— Ты прелестна, — сказал он.
— А ты лихой ухажер, — отвечала она. — Хоть я и выросла в монастыре, но таких негодяев распознаю сразу.
Он ласково и нежно рассмеялся, и Морэг почувствовала, что сердце ее тает…
— Да, Ома, я и вправду негодяй, но негодяй с добрым сердцем. А ты уже похитила его, моя прелесть. И знаешь — я не хочу получать его назад…
— У тебя медовые речи, Аллаэддин-бен-Омар, — отвечала девушка с влекущей улыбкой, но тут же засмущалась и нагнулась, чтобы понюхать розочку.
Когда она выпрямилась, мужчина стоял прямо перед нею.
— А знаешь ли ты, что твое имя Ома происходит от мужского имени Омар? — пальцы его коснулись девичьей щечки.
Глаза Морэг расширились. Занервничав, она отступила на шаг. Прикосновение было ласковым и все же слегка шокировало ее. Она глядела в его черные глаза, и сердце ее бешено колотилось. Он снова протянул к ней руки и на сей раз нежно заключил ее в объятия. Морэг чувствовала, что вот-вот упадет без чувств. Нет, пастушьи сынки из окрестностей монастыря никогда не вели себя с нею столь смело… «О-о-о-ох!» — воскликнула она, когда губы его коснулись ее рта, но она не воспротивилась, не стала вырываться… Ей было интересно, что же будет дальше, к тому же с этим великаном она, малышка, чувствовала себя в безопасности.
Из окна покоя Карим-аль-Малика наблюдал за тем, как его друг обхаживает девчонку. Он никогда прежде не видел Аллаэддина столь нежным, столь терпеливым и ласковым с женщиной. Карим отчего-то решил, что на сей раз его друг чересчур расчувствовался. Нежный взгляд Аллаэддина, устремленный на прелестное личико Омы, служил предвестником чего-то куда большего, нежели мимолетное увлечение…
Заслышав звук открываемой двери. Карим отвернулся от окна. Лицо его озарила улыбка:
— Зейнаб! Хорошо ли тебе спалось?
— Хорошо, — призналась она. Да, она и вправду давно не чувствовала себя столь свежей и отдохнувшей, как нынче поутру, когда проснулась и не нашла его рядом. Она чуть улыбнулась.
— Продолжим наши занятия? — предложил он. — Разоблачись, моя красавица. Сегодня мы начнем постигать Науку Прикосновений. Наша чувствительная кожа крайне много значит в искусстве любви, Зейнаб. Очень важно узнать, как правильно ее ласкать. Ты должна научиться трогать самое себя, а также и своего господина так, чтобы пробудить все прочие чувства.
Риган была слегка ошарашена. Он говорил все это очень просто. Ничего бесстыдного не было в его голосе. Медленно она стянула с себя одежду. Отказываться было смешно — это она уже поняла. Прошлой ночью он убедительно доказал ей, что ждет от нее незамедлительного повиновения. — Почти все утро она билась над разодранной сорочкой, пытаясь ее зашить: не в ее правилах было бросаться вещами. Но нежная ткань была безнадежно испорчена…
Теперь, стягивая сорочку через голову, она бросила на него быстрый взгляд из-под густых золотистых ресниц. На нем были лишь белые панталоны, и в дневном свете тело его казалось необыкновенно красивым. Риган вдруг залилась краской. Да полно, разве мужчина может быть красив?
Он бесстрастно наблюдал за тем, как она раздевается. Она была само совершенство, но тем не менее он ясно отдавал себе отчет в том, что ему понадобится все его мастерство, чтобы научить это создание искусству любви. И все самообладание… Первой заповедью учеников самаркандской Школы Страсти было: «Не позволяй ученице затронуть твоего сердца». Прежде чем начать обучать женщину, надо полностью подчинить ее, но очень нежно, а вовсе не грубо. От учителя же требовались терпение, доброта и твердость, но сердце его должно оставаться холодным.