Ради Елены
Шрифт:
— Для растирания красок, — объяснила Сара Гордон. — Я сама растирала краски.
— Значит, вы пурист, — заметил Линли. Сара улыбнулась с той же покорностью, какая слышалась в ее голосе:
— Когда я впервые начала рисовать, а это было много лет назад, я хотела, чтобы каждая часть картины была моей. Я хотела быть в каждой картине. Я даже пилила доски, чтобы сделать подставки для холстов. Тогда я хотела быть пуристом.
— Вы потеряли эту чистоту?
— Успех портит все. Со временем.
— А у вас был успех. — Линли подошел к стене, где один над другим висели большие угольные наброски Сары. Он принялся их рассматривать.
— В некоторой степени да. У меня был успех. Но для меня это значило меньше, чем душевное спокойствие. И вчера утром я искала именно его.
— Обнаружение тела Елены Уивер положило этому конец, — заметила сержант Хейверс.
Пока Линли рассматривал ее наброски, Сара подошла к закрытому холсту. Художница подняла руку, чтобы поправить на нем льняное покрывало, возможно, чтобы они не увидели, как деградировала она в своем творчестве, но внезапно остановилась и, глядя на них, переспросила:
— Елена Уивер? — Ее голос звучал до странности неуверенно.
— Погибшую девушку, — ответил Линли. — Елену Уивер. Вы ее знали?
Сара повернулась к ним. Она беззвучно шевелила губами. Через минуту она прошептала:
— О нет.
— Мисс Гордон?
— Ее отец. Энтони Уивер. Я знаю ее отца. — Она нащупала высокий табурет рядом с холстом и села на него. — О боже. Мой бедный Тони. — И, словно отвечая на вопрос, которого никто не задавал, она жестом обвела комнату. — Он был одним из моих учеников. Пока в начале прошлой весны не вступил в борьбу за Пенфордскую кафедру, он был одним из моих учеников.
— Учеников?
— Несколько лет я давала здесь уроки. Сейчас я уже этим не занимаюсь, но Тони… Доктор Уивер приходил почти на все. Я также занималась с ним отдельно. Я знала его. Какое-то время мы были близки. — Глаза Сары наполнились слезами. Она быстро смахнула их.
— И вы знали его дочь?
— Немного. Я видела ее несколько раз в начале прошлого осеннего триместра, когда он приводил ее с собой в качестве натурщицы для класса.
— Но вчера вы ее не узнали?
— Как я могла? Я даже не видела ее лица. — Сара опустила голову, быстро подняла руку и провела ею по глазам. — Это убьет его. Она была для него всем. Вы с ним уже говорили? Он… Но конечно же вы с ним говорили. Зачем я спрашиваю? — Она подняла голову. — Как он?
— Смерть ребенка — всегда тяжелое испытание. — Но Елена была для него больше, чем просто ребенок. Он говорил, что она его надежда на искупление. — Сара обвела глазами комнату, и на лице у нее отразилось презрение. — А я в это время, бедная маленькая Сара, размышляла, смогу ли я опять рисовать, смогу ли создать еще одну картину, смогу ли… в то время как Тони… Как я могла быть такой эгоисткой?
— Вы не должны себя винить за то, что хотели вернуться к своему творчеству.
Линли подумал, что это самое правильное желание. Он размышлял о картинах, висевших в ее гостиной. Они были свежие и ясные. Этого обычно ожидаешь от литографии, но такая чистота линий и деталей на картине маслом — свидетельство редкого дарования. Каждый образ — ребенок, играющий с собакой, уставший продавец каштанов, греющийся у металлической жаровни, велосипедист, накачивающий колесо под дождем, говорил об уверенности в каждом взмахе кисти. Каково это, размышлял Линли, понимать, что потерял способность творить? И как может быть приравнено к эгоизму желание эту способность вернуть?
Линли показалось странным, что Саре пришла в голову подобная мысль, и, пока она вела их обратно в гостиную, он ощутил смутное беспокойство, как при реакции Энтони Уивера на смерть дочери. В Саре что-то было, что-то в ее манере и словах, что заставляло его задуматься. Он не мог определить, что именно подсознательно смущало его, но все же интуитивно понимал: что-то не так, словно реакция была слишком продумана заранее. Через мгновение Сара дала ему ответ.
Когда она открыла входную дверь, Флэйм выскочил из корзины, залаял и промчался по коридору, намереваясь порезвиться на улице. Сара наклонилась и схватила его за ошейник. Полотенце на ее голове развернулось, и на плечи хлынул каскад мягких вьющихся волос цвета кофе.
Линли уставился на ее силуэт в дверях. На ее волосы и профиль, но в основном на волосы. Именно эту женщину он видел прошлой ночью в Айви-корт.
Захлопнув и заперев входную дверь, Сара со всех ног бросилась в уборную. С трудом сдерживая рвотный позыв, она промчалась через гостиную и кухню и влетела в туалет. Там ее вывернуло. Казалось, ее желудок сжался, когда сладкое прежде какао, ставшее теперь таким отвратительным на вкус, обожгло ей горло. Оно ударило ей в нос, когда она попыталась вздохнуть. Сара закашлялась, поперхнулась, и ее опять вырвало. На лбу выступил холодный пот. Пол как будто ушел из-под ног, а стены покачнулись. Она зажмурила глаза.
За спиной Сара услышала сочувственное повизгивание. За ним последовал легкий толчок в ногу. Затем на ее вытянутую руку легла голова, и щеку обдало теплое дыхание.
— Все в порядке, Флэйм, — сказала Сара. — Все в порядке. Не волнуйся. Ты привел с собой Силк?
Сара слабо усмехнулась при мысле о внезапном переломе в поведении кошки. Кошки так похожи на людей. Им несвойственно сострадание и сочувствие. Но собаки совсем другие.
Сара дотронулась до дворняжки и повернула ее морду к себе. Она услышала, как собачий хвост забарабанил по полу. Пес лизнул ее в нос. Сару обожгла мысль, что Флэйму все равно, кто она, что она совершила в этом мире. Собаке безразлично, сумеет она вернуться к творчеству или нет. И это было утешительно.
Последний спазм миновал. Желудок слегка успокоился. Сара поднялась на ноги и подошла к раковине, прополоскала рот, подняла голову и увидела свое отражение в зеркале.
Она поднесла руку к лицу, потрогала линии на лбу, появляющиеся складки, которые шли от носа ко рту, маленькие, похожие на шрамы морщинки вдоль подбородка. Всего тридцать девять лет. Она выглядела по меньшей мере на пятьдесят. Хуже, ощущала себя на все шестьдесят. Сара отвернулась от зеркала.
На кухне она подставила запястья под воду и держала так, пока они не замерзли. Затем попила из крана, опять ополоснула лицо и вытерла его желтым полотенцем. Она подумала, что надо бы почистить зубы и попытаться уснуть, но было слишком тяжело подниматься по лестнице в комнату и еще тяжелее выдавливать зубную пасту на щетку и энергично водить ею во рту. Вместо этого Сара вернулась в гостиную, где по-прежнему горел огонь и Силк, равнодушный и довольный, нежился перед камином. Флэйм последовал за ней и вернулся в корзину, наблюдая, как хозяйка подбрасывает в огонь дрова. Сквозь лохматую шерсть собаки были видны ее обеспокоенные глаза, похожие на два темных янтаря.