Ради милости короля
Шрифт:
Ида сглотнула. Достаточно времени, чтобы зачать очередного ребенка и уехать, подумала она. Она попыталась вырвать руку, но муж держал крепко.
– Я подумал, что вы можете поехать со мной, – произнес он. – У нас есть поместья в нескольких графствах. Я не могу обещать, что буду с вами каждый день или даже каждую неделю, но это означает, что отлучки будут менее долгими. Я знаю, вы мечтаете о другом, но это тоже выход.
Ида опустила взгляд на их сцепленные руки и прикусила губу.
– Возможно, вам придется развлекать гостей, – добавил он. – Другие судьи будут заезжать к нам
Она изучала его лицо.
– Как вы думаете? – Роджер погладил ее по щеке и заправил прядь волос за ухо. – Я тоскую по вас, Ида… давно тоскую, и отчасти это моя собственная вина.
Тугой узел внутри ее начал раскручиваться, и внезапно она почти оробела. Ида ощутила пробуждение свежих сил – нежных побегов, которые тянутся к весеннему солнцу, но все еще могут поникнуть.
– Да, – ответила она. – Я хочу этого всем сердцем.
Глава 35
Ида с волнением оглядела верхнюю комнату дома, который они сняли в Винчестере. Отполированная пчелиным воском мебель блестела, свежая циновка на полу была посыпана травами. В графине искрилось рейнское вино, и стеклянные бокалы, светло-зеленые с голубыми переливами, стояли наготове. Руки дрожали, когда она в десятый раз взбивала подушки на скамье перед камином. Ида поправила скамеечку для ног и вспомнила, как впервые двигала подобный предмет мебели для короля Генриха и поудобнее укладывала его больную ногу, а он не сводил с нее хищного взгляда.
Ида разгладила влажными ладонями зеленое платье. Ворот, подол и манжеты не гнулись от вышивки, и она тоже ощущала себя негнущейся, словно ее руки и ноги были деревянными, как у шарнирной куклы. Внутри ее зияла пустота. Она подошла к окну и выглянула во двор. Гуго увлеченно играл в мяч с оруженосцами отца, их крики доносились сквозь открытые ставни. Ида собиралась позвать сына в дом, чтобы умылся и переоделся, но решила не торопить события. Ей не хотелось, чтобы Гуго находился в комнате, когда она поприветствует его старшего брата. Ей также не хотелось, чтобы Роджер был рядом в первые мгновения встречи, и он уступил ее желаниям и занялся какими-то юридическими делами в каморке писца, хотя явно беспокоился.
Джеффри, ее камергер, заглянул в дверь:
– Графиня, он прибыл.
Ида сглотнула. Казалось, желудок прилип к горлу. Утром ее несколько раз стошнило. Все равно что быть в тягости, подумала она. Быть может, она почувствует судороги, когда увидит сына? Но, как и роды, это должно случиться. Она не может увильнуть, она должна освободиться от бремени.
Ида позвала служанок, глубоко вздохнула и спустилась во двор. Ее сын слез с превосходного черного скакуна, подаренного, как она знала, Роджером. Ткань седла была позолочена, на нагрудном и налобном ремне лошади сверкали серебряные подвески. У юноши были густые блестящие темные волосы. Он был высоким, стройным, гибким и красивым. На бедре он носил длинный меч, но оружие не сковывало движений, что говорило о долгой практике. У Иды защемило сердце, и стало тяжело дышать.
– Мадам! – Одна из служанок бросилась, чтобы подхватить
– Все в порядке, – ответила она, хотя это было неправдой.
Собравшись с силами, она пошла вперед, чтобы поприветствовать сына, и присела перед ним в реверансе, как присела бы перед любым благородным гостем.
– Добро пожаловать, – произнесла она. – Чувствуйте себя как дома… сын мой.
Слова были сказаны, хотя у нее перехватило горло. Ида украдкой глянула вверх и увидела, что его лицо бледное и напряженное… и надменное. У него был лоб и нос Генриха, но карие глаза, как у нее, и мужская версия ее подбородка. Ей хотелось ощупать его черты, но она сознавала, что это слишком интимный жест. От ребенка, которого она пеленала, над которым сидела и молилась, когда он подхватил лихорадку, не осталось и следа. Как и от маленького мальчика с длинными ногами, танцевавшего с другими детьми в Вестминстер-Холле. Прядь волос и крошечные башмачки – вот и все, что она пронесла сквозь годы как напоминание о несбывшемся.
Ида заметила на его горле пробивающуюся щетину, когда он сглотнул. Уильям был уже достаточно взрослым, чтобы отрастить бородку. Он помог ей подняться.
– Миледи матушка, – произнес он, – по крайней мере так мне говорили.
Его голос слегка вибрировал, возможно от сильных эмоций, а может, Уильям просто унаследовал этот тембр от отца.
– Я… не знаю, что вам говорили, но вы, несомненно, мой сын. Изволите войти? – Ида указала на открытую дверь. – Прошу вас.
Он чопорно и неуверенно кивнул:
– Со мной слуги. Они скоро прибудут.
– Конюхи присмотрят за их лошадьми, а в доме найдется чем перекусить.
Ида проводила сына по внешней лестнице в верхнюю комнату, всем телом ощущая его шаги за спиной и тяжелую предгрозовую атмосферу.
Уильям переступил через порог и осмотрел комнату, напоминая подозрительного пса, оказавшегося на чужой территории. Его взгляд скользнул по полированной мебели, драпировкам и вышивкам, овечьим шкурам перед скамьями и остановился на младших детях, игравших с нянями в углу зала.
Ида впилась ногтями в ладони.
– Это ваши братья и сестры, – сообщила она, и ей стало трудно говорить от смущения.
Признание было почти непристойным.
Он отвернулся от них, но на нее смотреть не стал, а уставился в стену:
– Мой отец-король сказал, что вы мечтали о другом мужчине и хотели завести других детей, но так и не сказал мне, кто вы. Я узнал ваше имя только после его смерти.
Иде нестерпимо хотелось коснуться его, положить ладонь на рукав и стереть минувшие годы, но это было невозможно.
– Мне не предоставили выбора. Поверьте, я говорю правду. Король хотел воспитывать вас при дворе. Он не позволил забрать вас после моего замужества, и я всем сердцем сожалею об этом. Прошу вас, садитесь. – Она указала на скамью.
– Благодарю, мадам.
Он разговаривал с ней с учтивой холодностью.
А чего она ожидала? Ее мечты – не те, которые он упомянул, – были о близости, ее кошмары – об отторжении. Этот срединный путь был мучительным, но по крайней мере цивилизованным и мало-помалу вел вперед.