Ради жизни на земле (сборник)
Шрифт:
Посыпалась мелкая морось. «В такую погоду незаметно проскочим, — подумал Георгий, выискивая ориентиры подхода к цели. — Вот излучина маленькой речушки, за ней лес».
Самолеты пронеслись, чуть не касаясь верхушек огромных сосен, и выскочили точно у железнодорожной станции. По команде ведущего обрушили свой груз на длинную ленту вагонов и платформ.
Дрогнула земля. Метнулись вверх темные шапки разрывов. Побежали, запрыгали оранжево-желтые языки. И все это смешалось с надрывным воем моторов, холодящим душу свистом, стрекотом
ИЛы делали заход за заходом, проносились вдоль линии путей грозно, ожесточенно. На миг, всего на один миг, цель словно замирала в цепком перекрестии прицела. И этого было достаточно, чтобы Георгий давал по ней залп.
Вечерело. Багровое солнце низко нависло над лесом. На зеленом поле аэродрома собрались летчики. Сидя на траве, тихо переговаривались, курили. Подошел техник самолета Я. Фетисов и как бы между прочим бросил Георгию:
— А здорово вам досталось, товарищ лейтенант! Одиннадцать пробоин привезли. Едва залатали…
В один из таких будничных дней в полк пришла весть о награждении Берегового орденом Красного Знамени.
В тот год в перерыве между боевыми вылетами Георгия приняли в партию.
Летом 1943 года разгромленный в ожесточенных боях враг покатился к Днепру. Киев и сходящиеся к нему дороги были наводнены отступающими фашистами. Бои за город, происходившие на кручах и в балках, в узких дефиле, где, казалось, сама земля состроила невиданную гримасу, избороздив дороги ущельями и оврагами с отвесными песчаными стенами, разрослись в большое ожесточенное сражение крупных танковых и воздушных соединений.
В который раз подымают шестерку Берегового. Он садится в кабину, крепко сжимает штурвал, сливается воедино со своим ИЛом. Одни нервы, одно сердце, одно устремление вперед.
…Штурмовики шли на небольшой высоте. Внизу виднелась железнодорожная колея. Рядом с ней вилась нить безымянной речушки. Но вот и дорога и речушка вдруг свернули вправо и затем вовсе исчезли из виду. Остался один лес — угрюмый, таинственный, словно океан перед штормом. Вскоре, однако, оказалось, что и лес живет своей жизнью. Там враг собирает свои силы для скрытого контрудара. Там сама смерть лязгает броней и металлом.
Видимость ухудшалась, уже нельзя было разобрать, что делалось внизу. Внезапно пошел дождь — густой, крупными каплями. Шестерка ринулась в атаку. Блеснув огнем, ударили пушки. Где-то внизу метнулись разрывы бомб. Еще, еще…
Осенью, когда город был освобожден, прямо на фронтовом аэродроме, неподалеку от крылатых машин, генерал Байдуков вручал боевые награды отважным летчикам. Георгий Береговой получил сразу две награды: второй орден Красного Знамени и орден Богдана Хмельницкого.
В полку о нем говорили: «В рубашке родился». Три раза загорался его самолет над целью. Трижды судьба выводила летчика на грань жизни и смерти. Трижды, будучи уже «похороненным», он возвращался в полк.
Однажды
Во время поиска напоролись на зенитный заслон, прикрывавший железнодорожную станцию и мост через речку Обша. Георгий отвернул, сделал заход, полоснул огнем и хотел было снова занять свое место в строю, как почувствовал, что с самолетом что-то неладное: фонарь забрызгало маслом, мотор задымил.
Стал соображать, что это могло быть: рули действуют, сектор газа тоже… Тянул понемножку, пока еще винт крутился. Потом мотор заглох. Но разве найдешь что-нибудь, когда высоты нет, а тяжелая машина, потеряв скорость, тянется к земле?
Упал на верхушки деревьев. Они ослабили удар. Выкарабкался из кабины, достал карту. Сориентировался. Сто пятьдесят километров пешком и «на перекладных» пришлось преодолеть, пока добрался до своих. Пять дней его не было в полку. Считали погибшим. А он пришел и через несколько дней снова повел грозный штурмовик.
Второй раз его сбили под Белгородом. Это было в августе 1943 года. В пылу атаки Георгий не заметил, как с двух сторон зашли на него два «фокке-вульфа-190». Третий атаковал сзади…
И сейчас порой ему отчетливо видится несущийся под углом сверху самолет. Береговой дает команду стрелку: «Огонь!». Стрелок жмет гашетку — пулемет молчит. Кончился боезапас. Изрешеченный штурмовик теряет высоту и скорость.
Машина загорелась. Георгий попробовал сбить пламя резким маневром — не получилось. Тогда развернул самолет в сторону линии фронта и стал уходить. Языки пламени лизали штурмовик, тянущий за собой черный шлейф. Перед глазами заметались серо-желтые лохмы дыма, застилавшие панель с приборами.
Он видел, как близко проносились фашистские летчики, торжествуя победу. Он собрал все силы, чтобы выровнять самолет, но это не удалось.
«Еще немного, еще чуть-чуть и — линия фронта. На той стороне свои. Только бы дотянуть…»
Вдруг стон воздушного стрелка Ананьева оборвал его мысли. Обернулся. Взгляд уперся в бронированную спинку. Пламя уже добралось до ранца его парашюта.
— Петр! — закричал Георгий с нотками странного отчаяния в голосе. — Прыгай! Сейчас линия фронта.
— А ты, командир!
— Прыгай, говорю!
Молчание.
— Приказываю: прыгай! — кричал Георгий, сжимая ручку управления. — Прыгай!
У стрелка горели ранец и сапоги. Сквозь дым Георгий едва различал землю, хотя до нее оставалось совсем близко.
— Выравниваю… Прыгай! Я — потом…
…Приземлились на нейтральную полосу. Еще не успели погаснуть купола парашютов, как по ним открыли огонь. Фашисты надеялись добить их на земле. Мины одна за другой рвались совсем рядом. Казалось, что разрывы подкрадываются со всех сторон, чтобы в какой-то момент накрыть их смертным покрывалом.