Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
Шрифт:
— Кто-нибудь всегда «он».
— Да? Какой же это банк, мистер Чоун? — спросил Вудрафф.
— Биксби и компаньоны, — все так же невозмутимо ответил Чоун.
— Уолл-стрит?
— Именно. А еще Лондон и Париж, — сказал Чоун.
— Слышишь, Вудрафф? Если у тебя есть лишние деньги…
— Все любят заработать лишние деньги, — сказал Чоун. Но не перевел пристального взгляда с него на Вудраффа. Словно этой нахальной ложью он бросал ему вызов. Взяв ломтик хлеба, Чоун начал намазывать его маслом.
— Морской воздух очень возбуждает аппетит, — сказал он.
— Я кое-что знаю об английском
— Его фамилия Вудрафф? — спросил Чоун.
— Нет. Морроу. Алджернон Т. Морроу.
— Мы связаны с Ллойдом, — сказал Чоун. — Но на этот раз у нас дела не с банкирами.
— Да?
— Мистер Биксби…
— Ее отец, Вудрафф.
— Ага. Отец мисс Биксби, — сказал Чоун, откусывая от щедро намазанного ломтика. — Видите ли, в Вашингтон должны направить нового английского агента по закупкам.
— Ах так.
— И с мистером Биксби консультируются, — сказал Чоун, и в его жестких настороженных глазах мелькнула насмешливая искорка. Он дразнил их, заподозрив, а может быть, и твердо зная, что Джина рассказала о его отношениях с мистером Биксби и о данном ему поручении. Наглость его была поразительна. Капитану могли открыть на него глаза, и он это понимал. Своим невозмутимым спокойствием и медленным движением челюстей, жующих хлебную корочку, Чоун показывал, насколько ему все равно, что он о нем думает и как намерен поступить.
Утром, когда в воздухе повисла тяжелая сырость, обещающая туман, они заметили немецкую подлодку — крохотное пятнышко на горизонте милях в пяти за кормой, различимое только в бинокль, — приманку, которая должна была отвлечь корабли сопровождения от конвоя, чтобы остальные подлодки могли подобраться к судам. Весь день она маячила на горизонте, и, расхаживая по палубе, ощущая, как похлопывает по синему свитеру ненадутый спасательный жилет, он внимательно следил за матросами, занятыми своей работой. Он заметил, что старшина Хендерсон, поднявшись на палубу, настороженно обернулся и посмотрел на подлодку. Теперь они все туда поглядывали. Но Джетро Чоун прошел по палубе с Джиной так самоуверенно и небрежно, словно они прогуливались по Пятой авеню. «Почему я вдруг решил, что она нуждается в моей опеке?» — с недоумением подумал Айра Гроум.
— Вам обоим следует быть в жилетах, — резко бросил он, направляясь к мостику. — Наденьте немедленно.
— Ах, лейтенант, извините, — сказала она.
— Надувать необязательно. Просто наденьте.
— Будем помнить, лейтенант, — сказал Чоун. — Благодарю вас. Небольшой недосмотр. — И он вежливо наклонил голову.
Он был непонятен. Даже капитан сказал, что Чоун либо бесшабашно храбр, либо бесшабашно безразличен к своей судьбе. Не мог же он действительно не знать об опасности. Но в любом случае в нем было что-то великолепное.
«В определенном смысле общество мистера Чоуна очень приятно, — сказал тогда капитан. — Вы согласны?»
Поднявшись на мостик, он услышал, как капитан сказал акустику в гидролокационной рубке:
— Не потеряли ее?
— По-моему, нет, сэр.
— Попробуйте послушать, номер первый.
Царапающее тупое попискивание было как стук сердца, но только не приглушенное, как сердце.
— Я ее слышу, сэр, — крикнул он, и капитан подошел к нему. На мостике все стояли неподвижно, потом капитан внезапно вышел из рубки, приказал готовить глубинные бомбы и повернулся к нему.
— Дайте боевую тревогу, — сказал капитан негромко. Но когда загремели колокола громкого боя, он достал из кармана носовой платок, вытер губы, и Айра Гроум понял: капитан вовсе не уверен, что они действительно нащупали подлодку. С палубы и трапов доносился страшный шум — топот множества ног, команды Хорлера, боцмана, короткие подбадривающие возгласы матросов, которые высыпали на палубу и занимали боевые посты, на ходу надевая спасательные жилеты, а старшина Хендерсон у главного орудия орал и ругался, доводя себя до бешенства. Разбежавшиеся по боевым постам матросы замерли, а акустик у себя в рубке продолжал слушать. Казалось, сердца у всех бились в одном ритме с попискиванием. Прошло по меньшей мере десять минут, прежде чем капитан снова вышел из гидролокационной рубки.
— Возможно, это был кит.
Но акустик сказал:
— Готов поклясться, что нет, сэр.
— По-вашему, это все-таки лодка? Ну, у вас прекрасный слух! — Но тем не менее он приказал свистать отбой, и всех захлестнуло внезапное чувство облегчения. Он любил ходить по кораблю в такие минуты. Матросы, вдруг развеселившись, хохотали, переругивались, подначивали друг друга. Некоторые оставались наверху, другие спускались на жилую палубу вздремнуть. Наиболее возбуждены были новобранцы: их голоса звучали чуть-чуть громче, и в словесную пикировку они вкладывали чуть-чуть больше энергии. Время от времени останавливаясь, чтобы поглядеть за борт на темнеющую воду, он прошел на корму и увидел там Джину и Чоуна: они смеялись, как смеялись все, и разговаривали с Мейсоном. Он поманил Мейсона к себе.
— Как боевая тревога подействовала на мисс Биксби?
— До смерти перепугалась, — сказал Мейсон.
— Пора бы ей стать настоящим членом экипажа.
— Да вот не стала. А этот тип и вообще сумасшедший.
— Почему?
— Честное слово, он только радуется.
— Пожалуй. Да, безусловно…
— И по-моему, ребятам нравится услуживать мисс Биксби.
— Но они мало что могут сделать, Мейсон.
— А видите, какая на ней хорошая белая рубашка, сэр?
— Мужская рубашка?
— Ага. Ее принес стюард.
— Вот что! А я как раз думал, откуда у нее эта рубашка. Ну, а то, чего ей больше всего не хватает?
— Вы про что, сэр?
— Про губную помаду.
— Попробую вытрясти губную помаду из Хендерсона.
— А, за неимением лучшего заимствует у девушек губную помаду! Трофеи! Я с ним поговорю.
На следующий день после полудня, когда он раздумывал, не выпить ли кофе, из машинного отделения на палубу поднялась компания кочегаров. Обычно кочегары держались особняком. Вечером они выбегали из машинного отделения, ели, возвращались к себе и засыпали. Но на этот раз они медленно подошли к поручням и остались стоять, глядя на море. Они всегда первыми чувствовали приближение опасности. Пока он смотрел на них, на палубе с обычным своим неприятно озабоченным видом появился Чоун.