Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
Шрифт:
— Вы же знаете, что в комиссию вхожу я?
— Конечно. Так выходит, я чересчур высоко мечу?
— Не в том дело, Кейли, не в том, — улыбнувшись, ответил судья, словно бы жалея его.
— Послушайте, такой парень, как я…
— В тот вечер, когда я увидел вас в гостинице, я решил, что вы просто подвыпили, — так же мягко сказал судья. — Вы только подумайте, какой страшный вред все они вам причинили. Вы же утратили всякое чувство меры, — наставлял он его незлобиво.
— Ах, сэр, вы ведь теперь не со мной говорите, а с тем человеком, который давно во мне умер. Как бы я хотел, чтобы вы поняли меня, чтобы мы поняли
— Возможно, мы не понимаем друг друга, и поэтому вы считаете, что я к вам несправедлив…
— Да разве я жалуюсь на несправедливость? — сказал Кип.
Судья говорил с ним так мягко, так терпеливо, что это его обнадежило. Он думал, что между ними возможно сближение, он готов был заверить судью, что отдаст все свои силы и энергию на благо общества, что мечтает работать в комиссии и сознавать, что наравне со всеми имеет право на полноценную жизнь. Но тут дверь отворилась. Мелкими быстрыми шажками в кабинет вошел мэр города Уиллз, держа в руках кипу каких-то бумаг. Лукаво глянув на судью, на взволнованное лицо Кипа, он приветливо воскликнул:
— О! Кип! Весьма рад вас тут видеть.
— Спасибо, — сердечно поблагодарил его Кип. — Большое спасибо.
— Люблю видеть Кипа в этом доме, — сказал мэр судье.
— В данном случае у вас на это особые причины? — сухо спросил судья Форд.
— Разумеется. Ибо я поборник системы воспитательной в противовес карательной. Именно такие люди, как Кип, сеют крупицу надежды в сердцах многих и многих антиобщественных натур. И я хочу, чтобы они знали, что Кип здесь, с нами. — Он положил бумаги на стол перед судьей и повернулся к Кипу: — Хотите сигару, Кип?
— Спасибо, сэр.
— А вы, судья Форд?
— Нет, благодарю.
— Как угодно, — небрежно ответил Уиллз. — Загляните ко мне, Кип, потолкуем, идет? — На пороге он обернулся и, сияя улыбкой, добавил: — Не давайте судье сбить вас с пути истинного, держите ухо востро! — И, надув румяные щечки, хмыкнул и вышел за дверь.
Несмотря на доброжелательность мэра, что-то в его тоне смутило Кипа. Казалось, Уиллз дает понять: «Вот еще один бывший арестант. Еще один. Будьте доброжелательны к исправившемуся преступнику». Кип не сомневался, что судья истолковал тон Уиллза именно в таком смысле, и заметил, в какое раздражение это его привело: рука на столе в оправе твердой белоснежной манжеты сжалась в кулак.
— Мэр в вас души не чает, не так ли? — сказал судья.
— Он такой славный.
— Человек он доброжелательный. Но о себе-то вы более высокого мнения.
— Да что вы, сэр, вовсе нет.
— Я прочел это в ваших глазах.
— Просто он мне нравится, вот и все.
— Вам нравится, что он готов, как глупец, плясать вокруг вас, подобно тысячам глупцов в нашем городе. Скажу вам без обиняков. — Судья поднялся, вышел из-за стола и встал к окну, опершись спиной о подоконник. — Мэр умиляется и радуется от души. Он считает, что вы — наглядное подтверждение правоты того дела, за которое он ратует. — Судья улыбнулся. — По его схеме, ни один человек не рождается злым. Вы для него в Этом смысле находка, Кейли. Для таких людей, как мэр, понятия независимой воли не существует. Он считает, что все люди просто-напросто растасовываются под воздействием на них неких сил. Человека вроде вас посылают в исправительное заведение, воспитывают его, и пожалуйста — он проявляет свое прекрасное божественное
Судья Форд стоял на фоне светлого окна, высокий, прямой, поистине величественный. Кипу не терпелось поскорее сказать ему, что он тоже стремится быть частицей всего того, что охраняет судья; что он давно уже обрел мир в своей душе и хочет, чтобы судья охранял его так же, как охраняет мир и порядок в городе.
— Вы все еще не поняли меня, сэр, — сказал он смиренно. — Ведь мы оба можем сойтись на одном. Мне по душе все то, что вы говорите. Кое о чем больно слышать, но в общем я стремлюсь к тому же, что и вы.
— Вот и отлично, — ответил судья и сказал с улыбкой: — В таком случае — держитесь подальше от греха.
— Сэр…
— Да?
— Вы… вы не верите, что я стал другим.
— Я сказал — надеюсь, вы удержитесь от греха. Желаю удачи.
И тут Кип почувствовал полную беспомощность. Он понял, что никогда ему не пробиться сквозь этот мягкий спокойный голос, не вызвать в душе судьи ответного тепла.
— Вы же судья. Неужели вы никогда не чувствуете, что человеку необходимо помочь, даже если он вам не нравится?
— Вы воспринимаете это как-то лично. Напрасно, — нетерпеливо возразил судья. — Правосудие — это институт общественного порядка, и я не имею права разрушать всю его структуру ради того лишь, чтобы найти в ней место для такого, как вы. Именно поэтому я считал, что вы должны были остаться в тюрьме.
Но Кип уже не слушал его. Он понял одно: судья считает, что его место в тюрьме. В его ушах тотчас загрохотали тяжелые шаги арестантов, перед мысленным взором замелькали ноги в грубых подкованных башмаках — одни только ноги, ноги… И тогда он медленно поднялся и, указывая на судью пальцем, сказал:
— Я знаю одного человека, он очень похож на вас.
— Вот как?
— Да-да. Я обещал с ним сегодня повидаться. Это Джо-Шепоток, самый ловкий в стране вор по мехам. Очень он на вас смахивает. Тоже говорит громкие слова, только на свой лад. У него тоже есть своя роль. И он в ней тоже хорош. Может, вы и отменный судья, но пружинка, которая заставляет вас тикать, точно такая же, как у Джо: вы ни во что не верите. Иначе вы бы не сидели в судейском кресле день за днем и не вершили бы суд над людьми. И что это за сила такая в вас сидит? Что бы это ни было, а у Джо-Шепотка она тоже есть.
— Прощайте, Кейли.
— Ладно, сейчас уйду.
— Вон! Немедленно!
И между ними все стало так, как десять лет назад, когда судья приговорил Кипа к пожизненному заключению и двадцати ударам плетью.
— Боже мой, — вырвалось у Кипа. — Так что же вы такое во мне видите, судья Форд?
— Я сказал: прощайте.
— Судья Форд, не отводите глаз! — не помня себя, выкрикнул Кип. — Почему вы не присутствуете при исполнении приговора? Не увиливайте, отвечайте.
— Я не увиливаю, я занят.