Радуга 2
Шрифт:
Он вскочил, выхватил из сумки одну из бутылок, молниеносным движением свернул ей голову, и поднял над головой, как олимпийский огонь. Саша так удивилась, что забыла про все свои обиды и страдания и даже открыла рот: неужели у кого-то рука подымется, чтобы вылить Мартель? Но Макс неуклюжим медвежьим движением вытащил откуда-то два пластиковых стаканчика и щедро плеснул в них коньяку. Один из них оказался треснутым по краю, поэтому сразу же потек. Майор обладал быстрой реакцией и стремглав влил в себя все его содержимое, успев зажать бутылку между ног. Не поморщившись и даже не переводя дыхание, протянул Саше другой и заявил:
— Поздравляю! Мы летим! — Саша приняла емкость и бросила взгляд за борт. Потом еще один взгляд, для чего ей пришлось приблизиться к борту практически вплотную. За несколько секунд они набрали приличную высоту и, вроде бы, продолжали подыматься. Стараясь подавить в себе страх, она глотнула коньяку, задержала дыхание и снова посмотрела вниз. Страх прошел, пришла паника: а вдруг сейчас дно у этой штуковины отвалится, и они, кувыркаясь, полетят вниз, чтобы так врезаться в землю, чтоб просто вдрызг. Она еще выпила, потом еще, и стаканчик опустел.
— А мы — того, не разобьемся? — спросила она, протягивая- свою емкость Максу.
Тот понял ее жест превратно и наполнил Мартелем снова.
— Да я и сам боюсь, слушай! — сказал он и хлебнул прямо с- горла. — Горелка, вроде бы, отключилась, так что мы достигли расчетной высоты. Теперь полетим куда-нибудь вбок.
— В какой бок? — удивилась Саша. — Ну, в сторону, — майор пожал плечами и посмотрел на- приборную доску. — Если по старому, то несет нас со скоростью сорок километров в час на северо-восток. Я никогда не смотрел на землю с высоты птичьего полета, поэтому по тем квадратикам снизу сориентироваться не могу.
Он опять приложился к бутылке и задумался. Саша тоже не произносила ни слова. Коньяк был чрезвычайно вкусен, панорама под дном корзины казалась какой-то несерьезной. Не пытаясь быть оригинальной, она сравнила ее с пестрым одеялом. Ветер посвистывал в снастях, и это было единственным напоминанием о скорости. Со щелчком запустилась горелка и создала в голове образ зенитки, бьющей со всех своих стволов по пикирующим самолетам. А также по одиноко летящим в небе объектам, отдаленно напоминающим воздушные шары потенциальных противников. Может быть, конечно, и не противников, но всегда легче разобраться потом на земле, изучая обломки и останки, нежели получить критику от вышестоящего начальства.
— Макс, а нас не подстрелят вояки? — спросила Саша, — невольно высматривая внизу нацеленные на них дула и стволы.
— В нынешних реалиях — все возможно, — согласился тот. — Не вижу в этом смысла, разве что из злобных гнилостно-хулиганских побуждений. Наш шар ведь не просто так. Он сертифицирован для проведения воздушных полетов. Бедный архитектор Титов прошел не один круг бюрократического ада, чтобы обвеситься бумажками со всех возможных сторон.
Действительно, на крутых боках монгольфьера можно было издалека прочитать его одиозное название: «Небеса обетованные», а также список телефонов, факсов и даже телексов. То есть любой заинтересованный человек мог набрать соответствующий номер и получить информацию: где, когда и за сколько можно будет потом напасть на хозяина.Другое дело, что телефоны замолкли, а УКВ станция на означенном 17 канале выдавала только шипение. Может быть, у хозяев таинственных зениток были другие дела, нежелистрелять по беззащитным воздушным шарам.
— Вот поэтому нам и надо лететь в сторону Балтийского- моря, — сказал Макс. — По крайней мере, там все суда будут как на ладони. Всегда можно вывесить плакат: «Не стреляйте, перевозка мумий».
— Два вопроса, даже — три, — заметила Саша. Майор- благодушно кивнул, как на пресс-конференции. Вместо микрофона он двумя руками держал горлышко, откуда время от времени живительная влага смачивала ему губы. — Первый: на чем и чем писать, чтоб нас увидели с кораблей. Второй: как же нам лететь к морю, если мы практически неуправляемы. И, черт возьми, третий: какие мумии?
— И я тебе отвечу, — засмеялся Макс. Похоже, все страхи у- него улетучились. Точнее — растворились. — Первое: где-то под ногами валяется рулон с рекламной вывеской, писать будем кровью, или иной производной человеческого организма. Поверь, если в нас будут стрелять, и то, и, особенно, другое появятся в изобилии. Второе: если судить по нашему нынешнему направлению движения, мы как раз и летим к морю. Ну, а третье: просто блеф. Вдруг мы занимаемся транспортировкой, положим, мумии вождя всех народов? Вопросов больше, чем ответов. Отвлекутся на них и не станут нас убивать.
Макс развлекал себя. Попутно — и Сашу. Делать-то все равно было особо нечего. Он даже попробовал наладить GPRS на встроенном в панель гаджете. Однако на экране упорно отражалась одна карта — Еревана. Столица Армении интересовала в последнюю очередь. А другого мира, как бы, не существовало. Может быть, оно, конечно, и так.
Словно в подтверждение вдалеке внезапно заблестело в лучах заходившего на востоке солнца море. Оно расположилось ближе к Смоленску, чем это было ранее. Куда-то делись целые территории, даже — государства. Прибалтика сохранила, вероятно, свой суверенитет посредством пограничных столбов, но за государственными знаками земли явно поубавилось. Зато прибавилось — моря.
Впрочем, все это мог быть просто оптический обман зрения. Говорят, если подняться на большую высоту, то из-за уменьшения атмосферного давления зрение улучшается. Залез на Эверест — и рассматривай, пожалуйста, как переодеваются на физкультуру девчонки из Архангельского пединститута. А бинокль за ненадобностью можно в самую глубокую расщелину бросить. Пусть им вараны пользуются.
Макс лакал Мартель, как кот, дорвавшийся до валерьянки. Саша тоже лакала, но меньше. И майору начали открываться истины, одна за другой. Свежесть свободного полета бодрила, вкус валерьянки, простите — коньяку, настраивал на оптимизм. Зажглись холодными огнями далекие города и прочие населенные пункты. Все-таки вовремя ушел кое-кто руководить прогрессивными учеными разработками, не то был бы вам свет! Чубайс — он строгий, хоть и склонный к приватизации чужого имущества. Сказал: вырублю свет завтра, отключает уже сегодня. У него не забалуешь! А самые красивые девчонки живут в Архангельске, ну и еще Петрозаводске. Иногда — в Питере. Фемида с закрытыми глазами попирает ногами государственные институты. Очень тяжело ей держать равновесие, больно шаткая опора. Да к тому же страдает она глистами, те ее жрут изнутри. И имя им — коррупция, но они могут существовать только в Фемиде и больше ни в ком другом. Оттого и качаются весы правосудия, оттого и благоденствует всякая нечисть.
Саша понимала, что открывающиеся для Макса истины на самом деле таковыми являются только на момент их открытия. Завтра они уже будут значить гораздо меньше. Когда-то один наркоманствующий музыкант мирового уровня, заявляющий, что в своей нирване познает Правду жизни, отважился на запись откровения, снизошедшего на него. Несколько раз у него не получалось по независящим от него обстоятельствам: забывал, отрубался, терял возможность соединять буквы в слова и прочее. Но однажды все-таки сделал это. Когда он на следующий день прочитал, что написал на клочке бумаги, то очень удивился. «Воздух пахнет нефтью», — вот и вся Правда.