Радуга 2
Шрифт:
Ваньша хотел, было, поведать, как совсем недавно и сам похоронил своего боевого товарища, но передумал: решил немного уйти в сторону от мрачных тем и переживаний. И, чтобы отвлечься, ничего лучшего не смог придумать, как задать невинный вопрос:
— Если ты замечательный врач, как сказал Андрей, то ты — еврей?
— Не знаю пока, — очень серьезно ответил Илья. — Это как? — А вот так, — Илья внимательно посмотрел Ивану в глаза. — Если я тебя спрошу, на кого похожи нынешние евреи, то ты, не задумываясь, ответишь: на арабов. По крайней мере, внешне. Может быть такое? Пес его знает. В одном уверен: в давние времена жители Египта, не говоря уже о Греции и иже с ними, были светлокожими блондинами с голубыми глазами. Восстановленный по плащанице портрет Иисуса похож на все его иконописные изображения. Но арабских черт в нем нет, даже физиономистом быть не надо. Хотя, дело вкуса. Кто во что верит. Вот и непонятно мне, по крайней мере, они евреи, или, быть может — мы.
Наконец, дальнейшее продвижение по крышам сделалось решительно невозможным. Если они, конечно, намеревались попасть на Конногвардейский бульвар, где располагался один из скромных медицинских центров, именовавшийся, как то водится, «Европейским центром» с добавлением «профилактики заболеваний, амбулаторной и хирургической помощи». Когда-то этот «центр» начал с неотложной помощи бандитам, подстреленным в ходе своих «стрел» и «терок». Те по выздоровлению и спасали молодых хирургов от преследования и выклянчивания денег со стороны ментов. Тем временем искусство врачей-специалистов, поднявших на ноги не один десяток пациентов, снискало им славу и, позднее, защиту от ведомственной травли. Оборудование в этом Центре стояло самое современное, лекарства в закромах — тоже, зачастую даже без соответствующей разрешительной надписи банды под руководством Анищенко. Врачам нужны были действенные препараты, а не конъюнктурные, эффективные методы лечения, а не одобренные Минздравом. Поэтому Илья и его напарник стали достаточно известны в очень узких кругах, не обладая регалиями и титулами профессоров, академиков РАН и прочее.
Бомжей они не лечили — те к ним не обращались. Но старались помогать всем, кто приходил за помощью, а не тем, у кого были Полисы и полные карманы денег. Во время войныполевые хирурги делали операции людям, а не гражданам. И немцы, и наши одинаково нуждались в неотложных мерах, если конечно, врач не клятвопреступник. Клятва Гиппократа, может быть, и не столь пафосна, как Присяга президента с рукой на соответствующей книге, но является не менее священной.
Любимый писатель у Ильи был Меттер, написавший очень много добрых и мудрых повестей, в том числе и «Ко мне, Мухтар!». Врачи в его книгах — настоящие люди, а не спекулянты здоровьем. Илье с коллегой очень хотелось быть похожим на них, поэтому они нисколько не думали о деньгах. Зато деньги думали о них.
Обеспеченные люди, видя внимание и участие к себе и своим близким, охотно перечисляли немалые средства, которых вполне хватало на достаточно обустроенную жизнь и приобретение диагностического оборудования. Светлую голову никогда не заменит тупой прибор с алгоритмическим набором действий, поэтому, вдруг, выяснялось, что эффективность громоздких и пугающих шкалами настроек и лампочками медицинских шкафов совсем не соответствует запрашиваемыми за них деньгами. И они обходились тем, что действительно было нужно. Любые анализы и детальные проработки организмов можно было всегда сделать в настоящих поликлиниках и больницах.
А не самые богатые приносили с собой подарки и просто выказывали свое расположение. К ним всегда можно было обратиться за помощью в житейских вопросах, люди с прикладными специальностями могли отплатить добром за добро гораздо большим, нежели денежными знаками.
Что-то получалось, что-то — не очень. Многие им помогали, так и держались.
А в свободное от работы время болели за «Зенит». Во время одной из игр Илья и познакомился с Андреем. Потом частенько попивали пиво, обсуждали футбол, да и не только его. Еще были книги, музыка, кино и прочий спорт. Тем для бесед возникало масса. Не надо было напрягаться и морщиться, выдавая пошлятину о политике, «бизнесе», знаменитостях и светской жизни. Если общение не утомляет, то это уже отдых. А возможность время от времени отдыхать следовало ценить.
Илья был тоже вооружен, но раздобытый неведомо где военный немецкий «Вальтер» в глаза не бросался и вообще служил, скорее, для того, чтобы придавать некую уверенность. Под неприметной вывеской Центра на двери угадывались следы взлома. Кто-то всеми возможными способами пытался вломиться внутрь.
— Наркоманы, не иначе, — посетовал Илья. — К нам одно- время чуть ли не каждый день с проверками наркосодержащих препаратов заявлялись. Молодые такие, важные, с лейтенантскими погонами в гардеробах. Все нас застрелить хотели, если бы было можно. Им-то было можно, вот только что-то не стреляли. Ничего не нашли, придурки. Только злобствовали зря. Пытались даже подбросить, но мы были начеку. Понимаешь, если относишься к ним без доверия и этого не скрываешь, то застать тебя врасплох сложно. Да люди еще помогли, отвадили эту орду к чертям собачьим. Но те затаили злобу. Пустили слух у подшефных наркоманов, что у нас есть наркота. Те к нам ломиться давай, а то и предлагали свою. Вот и пытались несколько раз дверь подломить, да не получилось. И замки у нас хитрые, да и к охране подключены. А сейчас, стало быть, по старой памяти наведались.
Дверь действительно открывалась хитро. Сначала, после отмыкания длинным круглым ключом с наружной стороны — сантиметров на десять, чтобы руку можно было в получившуюся щель запихать, а потом уже другим ключом внутренний замок, невидимый снаружи. Иван внутрь не пошел, остался на «шухере». Вероятность, что «наркоманы» пасутся где-то поблизости, была минимальной, но хотелось ее исключить полностью.
Иванова винтовка, которую невозможно было замаскировать под пилочку для ногтей, держала на дистанции случайных прохожих. Случись поблизости представители правопорядка, это был самый реальный способ привлечь его к административной и иной ответственности за хранение оружия. Но что-то и у той, и у другой стороны желаний поубавилось. У ментов — задерживать вооруженного человека, а у Ивана — подчиняться ментам. Просто повезло, если честно, и никто в погонах на встречу не попался.
Самым опасным участком была Исаакиевская площадь, поэтому они свернули к Неве и пошли по набережной. Ваньша, как мог, прикрывал своим телом, облаченным в бронежилет, доктора Илью с полным рюкзаком всяких лекарственных средств за спиной. Почему-то было страшно, и паранойя шептала на ухо о взгляде снайпера, упертом прямо в лоб.
— Слушай, Илья! — неожиданно сказал он. — А тебе не- кажется, что эта ваша игра в Брестскую крепость — не совсем верный способ борьбы? Убийство неестественно для людей. Я имею ввиду человекоубийство.
— Здесь надо смотреть глубже, — ответил доктор. — Мы- обороняемся, а они на нас нападают. И это, своего рода, не что иное, как месть. Если бы мы их из-за угла подкарауливали, то тогда это — преступление. Во всяком случае, перед самими собой. Они могли себе позволить избить любого болельщика на футбольном матче, только потому, что тот не понравился. Неважно чем: прической, одеждой, выражением глаз, дорогим телефоном в руке. Или на концерте так влупить дубинкой промеж ушей, что помощь получить можно было только в Склифе. Вспомни, как били уроды в начале девяностых на «Рок против наркотиков». Парни из «Синдереллы» даже спросили: у вас тут что, метод гестапо?
— Нет, это все понятно. Бог не справедлив, он и есть- справедливость. И справедливость восторжествует рано или поздно, — Иван усмехнулся. — Почти по Платону. Я имел ввиду нечто другое. Начав убивать, сможете ли вы остановиться?
Илья на несколько минут задумался, потом в сердцах махнул рукой:
— На войне люди тоже убивали. Позднее, в мирное время, — большая часть из них смогла как-то взять себя в руки, успокоиться и радоваться жизни. Ведь так? Да и Каин после убийства Авеля тоже не поскакал крошить всех направо и налево.