Радуга
Шрифт:
Но Кэтрин из этих денег не хотела ни цента! Единственное, чего ей хотелось, — вернуться в те времена, когда она знала, кто она и где ее семья.
Однако то время ушло безвозвратно. Нет, еще хуже — его никогда и не существовало. Размышляя о том, кем она себя всегда считала, Кэт пришла к простому выводу: Кэтрин Александра Тейлор состоит — вернее, состояла — из трех важных «частей»: дочь… сестра… музыкант. Вот и все — и хватит, более чем хватит.
Теперь же Кэт — больше не дочь и не сестра, коими она себя представляла. Осталась только музыка.
Однако Кэтрин потребовалось две недели на то, чтобы собраться с силами и вновь сесть
Кэт всегда верила, что свой музыкальный дар генетически унаследовала от любимого отца. Но, снова заиграв на рояле, мгновенно поняла: все, что приходило к ней прежде, было только шепотом ее потрясающего таланта. Кэт почувствовала новые удивительные ощущения, волшебные нити, казалось, напрямую связывающие ее с создателями музыки, которую исполняла. Корни Кэт уходили в глубь веков, в заоблачные дали, позволяя ей ощущать себя наследницей их духа. Девушка всегда поражалась гению Моцарта, Баха и Бетховена, но теперь чувствовала, что их страсть и эмоции живут в ней самой; теперь Кэтрин понимала их печаль, одиночество и боль. Сейчас она исполняла знакомые произведения так, как никогда прежде не исполняла. И звучала совершенно другая музыка — дух захватывающая, пронзительная, исходившая из ее исстрадавшегося сердца.
Кэтрин изо всех сил цеплялась за свою музыку — единственную частичку ее существа, не разрушенную неожиданной правдой, и отчаянно пыталась смириться со своими потерями: она была не настоящей дочерью Джейн и Александра — не такой, какой представляла себя всю жизнь. Эта реальность, новая для Кэт, не была новой для ее родителей. Они всегда знали правду и всегда относились к приемной дочери с нежностью и любовью.
Кэт тоже любила родителей, и любила от всей души, но все же теперь чувствовала, как в ее отношении к ним появляется отчужденность, неловкость и неуверенность. Как бы ей хотелось снова почувствовать непринужденность в семье!
А что же теперь будет с ней и Алексой? Как справиться с безумной любовью к сестре, которая, оказывается, ей вовсе и не сестра?
«Ты не сестра Алексе», — напоминала реальность, сливаясь в один беспрерывный болезненный вопль.
«Но она об этом не знает», — пыталось оправдаться отчаявшееся любящее сердце.
Реальность соглашалась, но напоминала о том, что Алекса узнает обо всем, как только они увидятся. И если сестры такие разные внутренне, неужели можно представить, что это не выйдет наружу? Ведь на сердце у Кэт теперь выжжена алая буква «П» — «Подкидыш», а это значит, что Алекса немедленно все узнает и… почувствует настоящее облегчение. Достаточно вспомнить, что она никогда не хотела, чтобы Кэтрин была ее сестрой.
Но пока Алекса не знает. А что, если Кэтрин удастся сохранить какое-то время свой секрет и рассказать о нем тогда, когда для Алексы эта правда уже не будет иметь особого значения?
Когда можно будет поймать этот далекий момент? Когда они с Алексой наконец станут хорошими подругами? Глупые фантазии! А что, если не фантазии? Что, если они с Алексой действительно подружатся?
Кэт должна это выяснить. Как-нибудь, как-нибудь. А пока надо держать правду при себе.
Но как она сможет скрывать правду, точившую ее, душащую в ночных кошмарах? Алекса сразу же увидит страшную правду в измученных, беспокойных, правдивых глазах Кэт.
Пока
До чего же радовалась Кэтрин своему переезду в Нью-Йорк, тому, что Алекса тоже хотела поскорее встретиться с ней! Сколько надежд возлагала на то, что они с сестрой станут самыми близкими подругами! Но теперь, когда осталось всего несколько дней до встречи с Алексой, которая оказалась вовсе и не сестрой, Кэтрин просто заставила себя мужественно совершить самое важное в своей жизни путешествие.
Глава 9
Манхэттен
Июнь 1989 года
— Привет, Кэт.
— Алекса?
— Звоню только затем, чтобы уточнить время твоего прилета в пятницу. — Сестра говорила весело, несмотря на то что услышала в голосе Кэтрин какое-то уныние.
— Кажется, у меня не получится прилететь в пятницу.
— Да? Почему?
— Потому что я не закончила с курсовой по французскому.
— Жаль. — Алекса очень удивилась: ведь это было не просто очередное сочинение, а основная работа, за которую Кэт получала диплом на французском; что за причина могла так помешать ее всегда очень дисциплинированной сестренке? — Ты болела?
— Нет. Кажется, я слишком увлеклась другими предметами. — И это было правдой, сконцентрироваться Кэт удалось только за несколько последних дней — чтобы сдать последние экзамены.
— Так когда ты думаешь приехать?
— Точно еще не знаю.
— А ты не можешь закончить свою курсовую здесь?
— Что? Ах да… наверное, — неуверенно ответила Кэтрин, хотя уже знала, что ей придется заканчивать курсовую в Нью-Йорке.
Ей предстояла еще не одна неделя напряженной работы, а до занятий в Джуллиарде осталось всего десять дней. Нью-Йорк… десять дней… все это до сих пор казалось невозможным. И Кэт наконец высказала печальную, но благоразумную идею, воплощение которой она теперь уже могла себе запросто позволить, будучи наследницей загадочного состояния. — Я хотела узнать, не могу ли я снять собственную квартиру?
— Ну-у, — как можно спокойнее протянула Алекса, пытаясь скрыть свое разочарование. — Разумеется, если ты так хочешь… Но, Кэт, мой дом и в самом деле станет твоим. Собственно говоря, он уже твой. Я фактически все перевезла в Мэриленд.
— Я просто не хотела мешать.
— Глупости! Мне самой будет в радость, если бы кто-нибудь жил здесь. Кроме того… здесь еще и рояль, на котором кто-то должен играть.
— Рояль?
— Да. И стены совершенно звуконепроницаемые, так что ты сможешь заниматься музыкой в любое время, когда тебе заблагорассудится, не боясь потревожить соседей, тем более что они вряд ли будут возражать против твоего музицирования. Почему бы тебе все же не остановиться у меня, Кэт, хотя бы на первое время? Если не понравится, ты вместе с роялем сможешь переехать отсюда в любую минуту.