Ракетчики

Рагорин Алексей Владимирович

Формальности после выписки, 17.07.97.

На квартире у Тюриных было тесно и весело. Все живы, почти здоровы, в квартире сделан свежий ремонт, новые обои, занавески, Корибут с Рубаном в гостях. Чего ещё надо для счастья? Васю, Олега и Ивана официально зачислили в спецназ. До этого они считались стажёрами и числились курсантами. У Васи зажило раненое плечо, у Олега зажило сломанное ребро. Граната рванула в коридоре, он закрылся гипсовым простенком. Но куски гипса упали на него. Много синяков, ссадин и одно сломанное ребро. Считай — ничего. Корибут отошёл от болезненной слабости. Иван ещё не окончательно оправился от множественных

осколочных ран, но уже ходил без палки. Алла охала, скрипела, но пока не рожала. Хотя врачи прогнозировали на эту неделю. Маша суетилась возле Васи. Пыталась поить, кормить, охала, ловила малейшее желание мужа. Да-да, мужа. Их тоже расписали официально в больнице. По обоюдному согласию. Тюрины совершенно естественно называли её дочкой. Маша во время нападения ухаживала за беременными, запихала под свою кровать, окружила тряпками, книгами, другими вещами. В случае если бы граната докатилась дальше по коридору — это дало бы толк, как ни странно. Можно сказать — своим телом закрывала. Вася держал оборону в той же комнате, где были женщины. Олег специально так распределил. Если бы пришли за одним Тюриным, что, скорее всего, то найдя, про остальных могли забыть, не трогать. Вот он баб, в том числе и Лизу с шестимесячным животом, разместил отдельно. Предполагал, что окна тоже нужно будет держать.

По итогам, после экспертизы, выяснили, что из той тройки, что штурмовала квартиру, одного завалил КГБ-шный охранник, один из тех двоих, что жили на этаж ниже. Их обоих уже нет. Тоже гранатой, кстати. А куда ты денешься от гранаты на лестничной клетке? Это мы пытались отсидеться, а у них — другая работа. Менты никого не завалили. Только сами легли. А наши приехали и порвали троих возле тачки и последнего, что нас «прессовал». Ещё двух — Терминатор.

— Народ, сделайте тишину, слово молвить буду. За доблесть, проявленную при отражении нападения на особо ценного для страны учёного, за пролитую кровь, снимаю с вас, бойцы, все штрафные очки. Отныне, вы на воле не условно.

— А нас?

— Ба, Алла?! За компанию проскользнуть хочешь?

— А я милицию вызвала.

— А Олег тебе говорил это делать? Он, как раз, ситуацию оценил глазами профессионала. Это повезло ещё, что у диверсов не было крупняка. А то могли бы просто решето из квартиры сделать и всех положить сквозь стены. Что так смотрите жалобно? Ладно, будем считать, что жизнь Тюрина стоит тысячи милиционеров, а эти погибшие секунд на двадцать задержали вторую тройку. Таким образом, Алла всё же принесла пользу своей инициативой. Чёрт с вами. С Аллы снимаю половину. Вторую половину очков сниму после того, как увижу её отношение к ребёнку гения. Тюрин, не красней. Так и есть.

Алла и Лиза сидели, а Маша и Тоня шустрили по кухне. Наливали чай, резали хлеб, делали бутерброды, подливали варенье в блюдца. Тоня не могла до конца разобраться в себе: она испытывала странные чувства к Корибуту. Сильно похожие на любовь. Почти такие же сильные, как к своему Ване. Разве что, более платонические и возвышенные. Она не мечтала залезть к нему в штаны, но боготворила каждое его действие, каждый жест. Как, впрочем, и Ванины. В первое время в больнице она списывала эти процессы на болезненное состояние, потом — на человеческую благодарность за спасение мужа. Но чем дальше — тем труднее было врать самой себе. Сладкое чувство и совесть пытались порвать душу напополам.

* * *

Корибут пошёл на балкон с Олегом. Они говорили о прошлом. Для Корибута — очень далёким.

— Саня, а помнишь,

тебя во втором «прессовала» классуха за обписаную тетрадь? Это мы с Архиповым ту тетрадь обписали, а на тебя стрелки перевели.

— Ах, ты подлый! Ха-ха-ха! Да, знаю я. Тогда сразу знал. По вашим довольным рожам было всё видно. А самое главное: я-то, точно знал, что это не я. Я ж вас потом поодиночке выловил и отлупил. Помнишь?

— Ну, меня, допустим, не отлупил, я в середине драки убежал. Я быстрее всех в классе бегал.

— Это не считается. Убежал — значит проиграл.

— Ладно. А Архипу ты здорово ввалил. Он потом с фингалом ходил. Знаешь, за что мы тебя?

— Ха! Тоже мне — тайна. За Эльку, ясное дело. Тоже в неё втюрились.

— Ага. Как давно это было… Второй класс…

— Нэ кажы, кумэ.

— Ты нового покушения не боишься? Правда, что на тебя уже раз десять нападали? То, что твои говорящие головы по телику чешут?

— Правда. Было дело. Но не говори так… Не знаю как… О моих людях. Та же Галка делает нужную работу и делает её правильно. Замечательный человек. Кстати, грамотный психолог. А по телику… Народ хочет жить понятно, прогнозируемо, уважать себя. Вот мы им мозги и пудрим слегка. Для их же пользы. А что тебя не устраивает?

— Всё нормально. Даже не слишком врут. Про лагеря я всё знаю не понаслышке. Раньше думал, что больше врут. А сейчас — сам вышел. Значит, не туфту вы впариваете про эволюцию личности и всё такое прочее. Да? Ты ж не питаешь ко мне нежных чувств со школы. Тем более, всю нашу шайку-лейку из лагеря вытащил.

— Конечно, нет. Дело случая. Не было бы Тюрина, с его изобретениями — сидел бы дальше обычным порядком. А если бы обратил на тебя внимание, то ещё бы за Олькину тетрадь добавил.

— Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха!

— Сань, я ж спецназовец теперь. Где снайпера на крышах, группа прикрытия? Я их не вижу. Не верю, что не вижу. Я — профи. Их — нет.

— Да. Их нет. Мне сейчас охрана не нужна. Но причину тебе знать не положено. Тут, уж прости, твой уровень допуска и особенное детство не катят. Тем более что тебе скоро воевать. За границей. А там всякое может случиться. Не знаешь — не выдашь. — Сань, чая хочешь? Я ещё принесу обоим?

— На чашку.

Подгадав момент, когда Корибут оказался на балконе один, Тоня подошла.

— Товарищ Диктатор! У меня просто нет слов, чтоб выразить всю благодарность!

— Коробит. Мы с тобой за кромку Яви ходили, а ты официальничаешь, девочка. Говори просто: Александр Владимирович. Учитывая наш возраст, то и вообще, Саня. Точно, так будет правильнее. Так и называй.

— Что я могу сделать? Чтобы хоть как-то отблагодарить?

— Детей роди.

— …

— Да не мне! Ваньке! Видела, как рвутся воплотиться? В плоть. Воплотиться. Дети. Ваши. Сечёшь? Воспитай их получше, достойными человеками нашего народа.

— Я и не возражаю. Но то — ещё нескоро будет.

— Чего тебе нужно, Тоня? Я поводок отпустил ещё на Калиновом мосту. Мужа своего спрашивай, он — кормчий вашей лодки.

— А можно вас…

— Тоня.

— Тебя спросить, Саня? Не по теме.

— Ну?

— А почему вы… — Тоня очень хотела спросить о своих чувствах к Александру. Но это было равнозначно в признании в любви. Неудобно как-то. На ходу придумала случайный вопрос, надеясь, что Диктатор не обратит внимание на заминку. — Ты и твоя команда, запрещаете заграничную музыку? Кажется, что боитесь чего-то. Рейтинг за это снижаете. Это, ведь, обогащает культуру, делает жизнь разнообразнее.